Книга История одиночества - Джон Бойн

В романе под названием «Шатер» действие происходит не где-нибудь, а в Австралии, к которой Джонас, я знал, питает особую привязанность. Книга небольшая, это самый короткий роман Джонаса, там все случается за два выходных дня. Главный персонаж, молодой ирландец, заехавший в этакую даль в поисках работы, видит объявление о концерте певца, с которым лет десять назад был немного знаком по Дублину. Выступление состоится через неделю в сиднейском Гайд-парке и пройдет в шатре — сооружении из деревянных конструкций, парусины и зеркал. Герой покупает билет и посылает весточку музыканту, тот вспоминает их недолгое знакомство, и они договариваются вместе выпить после концерта. Затем идет большая сцена, когда герой сидит во втором ряду, смотрит на певца и вспоминает давние дублинские события, которые нанесли ему душевную рану и к которым музыкант имел некоторое отношение через их общего приятеля. Надо же такому случиться, герой и музыкант — оба геи. Между ними никогда ничего не было, хотя когда-то давно герой по уши втрескался в певца и теперь сидит, зачарованный изяществом его музыки и неписаной красотой. Музыкант весьма тщедушен, ему далеко за двадцать, но лицом он прямо мальчик из церковного хора. Герой в смятении. Ему кажется, будто вся его жизнь шла к этому дню. Такое впечатление, что молодой музыкант повествует о трудном детстве героя и перечисляет все горести его жизни, не пропуская ни одной. Потом в баре они сидят за пивом, и герой впитывает каждое слово певца. Пусть мы едва знакомы, хочет сказать он, но между нами существует взаимопонимание. Он сгорает от желания прикоснуться к музыканту. Он уверен, что самой судьбой предназначен этому юноше в нежно-голубых брюках, из-под которых выглядывают лодыжки и с которыми не очень-то сочетаются кроссовки, этому певцу с миниатюрной гитарой, но чувства его захлестывают, и он боится, что если заговорит о них, то покажется банальным или напыщенным, чем отпугнет музыканта. Герой обречен на неудачу; он молчит, опасаясь сказать не то. Тут к их столику подходит пара — мужчина с девушкой. Они тоже были на концерте, слушали молодого музыканта и теперь хотят угостить его выпивкой. Было двое, стало четверо, но вновь пришедшие совершенно не интересуются героем. Наконец музыкант говорит, что ему пора в отель — мол, завтра опять концерт, надо поберечь горло. Герой хочет его проводить, надеясь, что по дороге отыщет слова, которые выразят его чувства, но, увы, — как назло, эта пара туристов остановилась в том же отеле и предлагает втроем ехать на такси. Через минуту они исчезают, и герой ошеломлен тем, как быстро он остался один. Позже музыкант присылает эсэмэску — он спрашивает, придет ли герой на завтрашний концерт, и тот отвечает «нет», ссылаясь на загруженность работой. Но это вранье, и герой плачет в своей одинокой квартире. Его пугает физическая близость, к которой может привести новая встреча. Однако на другой вечер, когда концерт заканчивается, ноги сами несут его к шатру, и тут история принимает неожиданный оборот.

Я просто излагаю сюжет. Рассказчик из меня никакой. У Джонаса все гораздо лучше.

— Так вот о маме, — опять начал я.

— Да-да, — откликнулся Джонас.

— Врачи предупредили о возможности резкой перемены.

— Ей обеспечен отличный уход.

— Даже не сомневаюсь.

— И потом, я навещаю ее регулярно. Иногда дважды в неделю.

— Да, я знаю, Джонас. Я тебя не укоряю. Ты хороший сын.

Он кивнул.

— Об Эйдане что-нибудь слышно? — спросил я. — Как он?

— Прекрасно.

— По-прежнему в Лондоне?

— Бог с тобой, давно уехал.

Я удивился:

— Как так?

— Вот так.

— И где же он теперь?

Джонас помолчал, отпил воды.

— Эйдан тебя не известил? — осведомился он.

— Зачем бы я спрашивал?

Джонас мялся.

— Я не могу сказать.

— Не можешь сказать, где он живет?

— Нет.

— Это государственная тайна? Он что, в программе защиты свидетелей?

— Одран…

— Почему нельзя сказать?

— Потому что он сам бы тебе сказал, если б хотел.

Я опешил:

— Зачем ему от меня скрываться?

— Вот у него и спроси.

— Как же я спрошу, если не знаю, где он?

Джонас промолчал, разговор этот явно ему надоел.

— Что Эйдан имеет против меня? Хоть это можешь сказать?

— Вот у него и спроси, — повторил Джонас.

— Невероятно. — Я откинулся на стуле. — Джонас, просто скажи, сделай милость, где живет твой брат.

Племянник наконец сдался:

— В Лиллехаммере.

— В Лиллехаммере? В Норвегии?

— Да.

— Там, где ваша бабушка?

— Да.

Я покачал головой:

— Впервые об этом слышу. А вы, значит, общаетесь?

— Конечно, общаемся. Мы же братья.

— Так и я ему дядя, но ничего о нем не знаю.

— Он очень занят. — Джонас сглотнул. — Весь в делах. Да еще Марта с детьми.

— Я никогда их не видел. — Я вдруг почувствовал, что накатывают слезы. — А Ханна с ними встречалась?

— Он не привозит их в Ирландию.

— Почему?

— Его не тянет в родные края.

— Но почему? — не отставал я.

Джонас пожал плечами:

— Говорю же, он очень занят.

Я покачал головой.

— Не понимаю, что я ему такого сделал, — сказал я и сам расслышал жалобность своего тона. — Всегда поздравлял его с днем рождения. Я всегда вас обоих поздравлял.

— Не бери в голову, Одран. Ну не хочет он поддерживать старые знакомства.

— Я не просто знакомец. — Рассерженный, я подался вперед. — Я ему, между прочим, родной дядя.

— Чего ты завелся?

— Я не завелся. Только обидно, вот и все.

— Что ж, ты не один такой страдалец.

Я нахмурился. Кого он имеет в виду? Свою мать? А то я не знаю, что Ханна страдает. И что сыновья ее тоже страдают, видя, в каком она состоянии.

— Наверное, я мог бы ему позвонить, — наконец сказал я.

— Ты не знаешь его номер.

— Так дай мне.

— Сначала спрошу у него разрешение.

В глазах Джонаса промелькнуло нечто сродни презрению, и он рассмеялся. Потом вдруг взял мое пиво, сделал добрый глоток и поставил стакан на место, ничего не объяснив и не извинившись.

— Если хочешь, я у него справлюсь, — сказал он. — Раз уж тебе так неймется.

И тут из динамиков зазвучала песня, которую последнее время часто крутили по радио, — мужской голос пел без всякого напряга, но очень проникновенно. Джонас мученически прикрыл глаза, словно в приступе дурноты. Я понимал, каково ему. Он бы не смог ранить меня сильнее, даже если б сдернул со стула, зажал мою голову под мышкой и раз-другой саданул кулаком в лицо. Что я такого сделал своим племянникам, что они так меня презирают? Чем я их так обидел?