Книга Кубок лунника - Анна Клименко

– Малика, – тревожно прозвучало за спиной, – ты кое-что забыла.

Ведьма быстро обернулась – Генрих сидел за столом с совершенно несчастным видом.

– Прости, что я это делаю, – быстро сказал он, – но те, кто тобой заинтересовался, подозревали о твоем решении. Если ты согласишься, Малика, лунника отпустят на все четыре стороны.

– А, вот как! – она быстро вернулась к столу, уперлась в столешницу ладонями, – а если я все же откажусь? Какое мне дело до лунного лорда, Генрих? Он мне никто. Не родня, не возлюбленный. Можно сказать, пустое место. Почему они полагают, будто я пекусь о здравии графа Рутто?

Генрих тоже привстал, и его лицо оказалось совсем близко к ее. Малика ощутила на щеках мятный холодок дыхания Уэлша – он по-прежнему любил мятные пастилки.

– Ты ведь знаешь, что такое праженская тюрьма? – прошептал он скороговоркой, – извини, но мне придется тебе это показать.

Руки Генриха взмыли вверх, замерли на уровне груди – и между ладонями как будто расцвел водяной цветок. Брызги слились воедино, образуя шар, вода стремительно помутнела, потемнела, окрасилась чернилами… И Малика, затаив дыхание, все же глянула туда. Заклятье «водяного ока» не лжет, никогда не лжет.

…Узник лежал на животе, руки безвольно вытянулись вдоль тела. От штанов остались клочья, рубахи не было и вовсе. Он лежал, распластавшись прямо на камнях, время от времени голова дергалась, точно в судорогах, и также подрагивали руки. Вместо спины зияла сплошная рана, мясо, взбитое, разорванное, повисшее клочьями. Темные струйки крови стекали по бокам и на полу собирались в липкие лужицы.

– Малика, Малика, Малика, – мухой по стеклу зудел голос Уэлша, – на, попей. Не бойся, это вода, ну же… Давай, я на лицо побрызгаю, что ли… Ну, прости, ты же понимаешь, я это не для того, чтобы тебя довести до обморока…

– Я не знаю, что тебе ответить, Уэлш, – пробормотала ведьма.

Она как будто выплывала из тяжкого забытья. Ее самые худшие опасения подтвердились.

– К сожалению, именно так у нас выбивают признание, – Генрих отстранился и поставил стакан на стол.

– И что, уже получили… признание?

– Нет. Твой приятель, дорогая Малика, на удивление противный субъект, а лунники, как ты знаешь, быстро регенерируют, нам бы так.

Она обессилено прислонилась затылком к холодной стене и уставилась на Генриха. Выглядел он как мокрая нахохлившаяся курица, куда только весь лоск подевался.

– Что ты от меня хочешь? – прошептала ведьма.

– Подпиши соглашение, и его сегодня же вечером отпустят.

– Это нечестно, – просипела Малика, – впрочем, уже не имеет значения. Ваше ведомство заполучит меня, Уэлш, я обещаю, но… Только после того, как я лично увижу графа, выходящего из стен тюрьмы.

– Ах, ты опять диктуешь свои условия. Ну что за женщина!

– Да, и только так, – упрямо повторила Малика, – мы можем отправиться вместе к праженской тюрьме, и как только граф отправится домой, я поставлю подпись на документе.

– Хорошо, – Генрих тряхнул длинной челкой и вновь превратился в холеного чиновника, – но, как ты понимаешь, я это делаю только потому, что когда-то мы были друзьями. Были ведь, а?

– Мы и сейчас не враги, – слабо улыбнулась Малика, – ведь не враги же, верно?

– Верно. Кстати, госпожа Вейн, я уже обнаружил в вас один существенный недостаток для работы агентом.

– И какой же, господин Уэлш?

– Ваша неисправимая порядочность, госпожа Вейн, – улыбнулся Генрих, – если вы позволите, я сейчас же распоряжусь на счет лунного лорда. Не беспокойтесь вы так, госпожа Вейн, даже если с него содрать всю кожу, все равно нарастет. Хотя, должен признать, зрелище не из приятных…

* * *

Надо отдать должное Уэлшу, он сделал все, чтобы Малика чувствовала себя если не хорошо, то хотя бы комфортно. Пока он раздавал указания и подписывал бумаги, Малика сидела в комнате для отдыха, на мягком диване под сенью огромного фикуса. Перед ней в вазе красовались кисти винограда, ягоды золотисто-зеленые, с легким румянцем, но Малике казалось, что стоит надкусить хотя бы одну виноградину – и она свалится замертво, отравленная. Все здесь давно пропиталось ядом – и пища, и вода, и люди.

«Хорош агент, который падает в обморок при виде крови», – язвила она в душе, – «да еще и при виде крови презренной и вредоносной нечеловеческой сущности !»

А Уэлш? Тоже хорош. Хотя, если разобраться, он ни в чем не виноват. Наоборот, старается, чтобы ей не было так тяжело… Неисправимая порядочность, ха! Они слишком плохо ее знают. Или наоборот, слишком хорошо?

Мысли метались в голове, им было тесно, и виски пронзили первые стрелы мигрени.

«Ну, ничего, потерпим», – сонно успокаивала себя Малика, – «недолго уже осталось, недолго…»

– Малика, – в дверях наконец появился Генрих, – поехали.

Она встрепенулась, попыталась привести в порядок прическу, но потом махнула рукой. Какая, к йорггу, разница, прибудет ли она к тюрьме в шляпке или без? Малика тряхнула головой, локоны рассыпались по плечам – мягкие и легкие, словно пух. Плевать на приличия. Особенно теперь, когда она почти что агент его величества!

У входа их ждал открытый экипаж. Уэлш поддержал Малику под локоть, а затем и сам устроился на сиденье. Свистнул хлыст (Малика невольно сжалась в комок), и зацокали подковы по мостовой старого доброго Пражена.

– Я выполняю все свои обещания, – с улыбкой шепнул Генрих, – не забывай о своих.

– Разумеется, – она безразлично пожала плечами, – только вот, Генрих, возьми на себя труд сообщить обо всем нашему ректору. Мне кажется, он будет не в восторге от того, что я ухожу из Академии… И еще, Генрих. Жить мне теперь негде, так что было бы недурственно подумать и о том, где поселить новоиспеченного агента.

– Разве у тебя не было жилья?

– Дом принадлежит Академии, – мрачно пояснила Малика.

– Будет тебе квартира в центре Пражена, – пообещал Уэлш.

Дальше ехали молча, до тех пор, пока не показались кирпичные стены тюрьмы, цветом напоминающие спелую вишню.

– И ты полагаешь, что лунник уже в состоянии передвигаться самостоятельно? – вдруг спросила Малика, – после того, что я видела?

– Думаю, что он даже на четвереньках поползет на свободу, – Генрих беззаботно махнул рукой, – ну, не беспокойся, Малика. Отмоют его, перевяжут, немного подлечат, в тюрьме есть неплохие целители. И поедет себе домой.

«Он уже не вернется в Блюменс», – невзначай подумала ведьма, – «после того, что с ним сделали люди».

…Праженская тюрьма была стара, как и положено матери города.

Когда-то – крепость, предназначенная для защиты входа в долину, а ныне – самая страшная, самая мрачная тюрьма Империи.