Книга Всему свое время - Лариса Уварова

Это было уже невыносимо, и Валерка, тоже сузив глаза, в тон ей произнес:

— Я всего добьюсь. Я клянусь тебе, что всего добьюсь. Я клянусь, что у меня будет все и меня будут любить.

Какое-то время она молча смотрела ему в глаза, а потом, хохотнув, бросила полупрезрительно:

— Посмотрим! — и ушла на кухню, вспомнив, видимо, что там стоит недопитая бутылка.

Валерка, оставшись один, заплакал, горько, навзрыд, а проплакавшись, поклялся себе еще раз, что материнское пророчество не исполнится, он всего в жизни добьется и все сможет. А когда у него все будет, однажды он вернется к ней и скажет: «Видишь, ты была не права». И она пожалеет о своих сегодняшних словах. Пожалеет, раскается, станет просить у него прощения. А он… Может быть, он даже ее простит.

Его любовь к матери билась, словно раненый зверек, попавший в капкан ненависти, но все-таки еще жила. Валерке было десять лет.

Полгода он жил у бабушки. Потом его к себе забрал отец. Это время было для него благословенным. Валерка находился рядом с отцом, учился у него быть мужчиной. Тетя Галя вскоре родила близнецов — двух розовощеких горластых мальчишек, и он с интересом и упоением возился с ними. О матери старался не вспоминать и не думать, но в душе хранил свою клятву.

Когда ему исполнилось четырнадцать, отец постепенно забыл свой полушутливый покровительственный тон, и они стали общаться иначе. Николай Васильевич наконец понял и поверил, что сын его ни в чем не винит, и ему от этого стало легче. Да и говорить с ним стало возможно на многие взрослые темы. Валерка заметно отличался от своих сверстников какой-то внутренней сосредоточенностью, которая вовсе не мешала ему участвовать в их проказах и даже порой бывать заводилой, но все же удерживала от серьезных проступков и намеренного, позерского хулиганства. Валерка очень ценил то, что теперь он окружен вниманием и домашним уютом, уважал тетю Галю, не чаял души в близнецах, а отцом, как и прежде, гордился. Правда иногда позволял себе оспаривать его точку зрения, чему Николай Васильевич удивлялся и втайне радовался. Ему не хотелось, чтобы сын вырос мямлей, не смел высказать свое мнение, не умел настоять на своем. Сумели они поговорить и о том, что случилось с Тамарой. Точнее, Николай Васильевич как-то попробовал завести о ней разговор, но Валерка, посмотрев на него, сказал:

— Я тебя не виню. Ты сам говорил, что я, может быть, когда-нибудь пойму. Теперь понимаю. И не надо об этом. — Сказано это было спокойно и сдержанно, чему Николай Васильевич порадовался от души. Тон он был правильный, достойный, мужской.

Больше к этой теме они не возвращались, будто все уже высказано и обсуждено.

Валерка прожил у отца почти шесть лет, до окончания девятого класса. Сдав последний экзамен и получив на руки аттестат без единой тройки, он пришел к отцу и сообщил, что возвращается в город.

— Почему? — оторопел тот. — Тебе у нас плохо?

— Нет, — мотнул головой Валерка. — Ты и сам знаешь, что мне у вас очень хорошо. Просто мне пора вернуться.

— Валерка, — попытался остановить его отец, — слушай, отучись здесь еще два года, а потом поедешь.

— Нет, отец, — упрямо возразил он. — Я уже все обдумал и решил. Пойду в училище, может, кулинарное, может, строительное. Через три года у меня будут специальность и образование. После этого смогу поступить в институт, зато буду уже с профессией. Не хочу терять время.

— Н-да, — протянул Николай Васильевич. — Вижу, что ты и впрямь все обдумал. Значит, тебя не переубедить? — Он вздохнул. — Ну что ж, поезжай, если все решил, упрямец ты этакий. С деньгами мы тебе, конечно, поможем. Только знаешь… — он глянул голубыми глазами в синие глаза сына, — мне тебя очень будет не хватать.

— Знаю, — откликнулся Валерка таким тоном, что Николай Васильевич понял: его сын и об этом уже подумал. — И мне тебя будет не хватать. Но у тебя растут близнецы, скоро ты им станешь нужнее.

— И Галина тебя любит, — словно не слыша его, продолжил высказываться Николай Васильевич. — А что уж говорить про карапузов? — Он вздохнул. — Без тебя они нас совсем замучают. Да и вообще…

Валерка наконец раскусил отцовскую тактику.

— Ну и хитер же ты, батька! — ухмыльнулся он.

— А то как же! — хохотнул отец.

— Но я все равно поеду, — упрямо повторил Валерка.

— Ладно уж, — отец сделал вид, что смирился. — Может, судьба у тебя такая.

Однако вечером он подключил тяжелую артиллерию в виде тети Гали. Та, понятное дело, начала плакать. Близнецы, почуяв неладное, взялись ей вторить, а отец, наблюдая за переполохом, тяжело вздыхал, сидя перед телевизором, Но Валерка твердо стоял на своем. Три дня изматывающих душу уговоров не смогли поколебать его решимости, родственникам пришлось уступить. Причем оба — и Николай Васильевич, и его жена втайне одобряли его поведение, гордились проявленной им твердостью.

Валерка вернулся к матери в начале июня.

— А-а-а… — протянула она, открыв ему дверь. — Явился, значит, не запылился…

Валерка ошарашенно смотрел на мать. От цветущей женщины, какой она была еще несколько лет назад, ничего не осталось. Тамара обрюзгла, потускнела, отекла. Глубокие складки залегли от крыльев носа к губам, совершенно сменив выражение ее некогда красивого лица. Глаза выцвели, заплыли. Сальные, зализанные назад седые волосы, несвежая одежда, смрадное дыхание… «И это моя мать?» — с омерзением подумал Валерка. Потом отстранил ее и шагнул в квартиру со словами:

— Это ведь и мой дом. Или ты забыла?

— Как же, как же, — просипела она у него за спиной, — что-то припоминаю.

Валерка стоял и оглядывал практически пустую квартиру. От прежнего достатка не осталось и следа. Квартира претерпела чудовищные, можно сказать, опустошительные изменения. Голые окна, выгоревшие и местами оборванные обои, линолеум, находящийся в не менее печальном состоянии, из мебели — стол, стулья, кушетка да вытертое старенькое кресло. Он прошел на кухню. Железная посуда, давно не мытая кафельная плитка, маленький, хрипло работающий холодильник, который, по всей видимости, приволокли не иначе как с помойки, и измученный, покореженный кухонный гарнитур. «Каким чудом сохранился?» — удивился Валерка. Потом он прошел в свою комнату: кровать да платяной шкаф с отбитой полировкой, вот все, что осталось. Валерка не удержался от грустного вздоха.

— Вижу, ты тут весело жила? — бросил он матери.

— А как же! — язвительно откликнулась она, стоя в дверном проеме его комнаты. — Жила не тужила! А тебя что, ублюдок, папаша выгнал?

Валерка пропустил ее вопрос мимо ушей.

— Ты что, глухой? — Она схватила его за плечо. — Зачем приперся?

— Не твое дело, — процедил он сквозь зубы и стряхнул ее дряблую руку со своего плеча.

— Это мы еще посмотрим, — мстительно заявила она и ушла.

Вместе они просуществовали пять месяцев. Именно просуществовали, иначе их жизнь в одной квартире назвать было нельзя. Ненавидя и презирая друг друга, то яростнее, то вроде бы потише, они неделями не говорили друг с другом, а когда все-таки как-то общались, то, помня давешний скандал, он ни разу не назвал ее мамой, а она его — сыном.