Книга Древняя Русь. Эпоха междоусобиц. От Ярославичей до Всеволода Большое Гнездо - Сергей Цветков

Наконец, еще один крупный успех ожидал Мономаха на полоцком направлении, где ему удалось разрешить вековую задачу, стоявшую перед великими киевскими князьями, а именно: покончить с обособленным положением Полоцкого княжества. Сила последнего иссякла вместе со смертью знаменитого Всеслава (1101). Сыновья его, коих было человек шесть или семь328, перессорились между собой и ради решения своих семейных счетов стали прибегать к покровительству Ярославичей; кое-кто из них даже ходил со Святополком и Мономахом на половцев. Один только минский князь Глеб Всеславич пытался продолжить независимую политику своего отца. Пр и Святополке он сумел отстоять свою волость от сторонних посягательств. Поход 1104 г. на Минск, предпринятый совместными силами старших князей для того, чтобы посадить там более сговорчивого Давыда Всеславича, кончился ничем. С вокняжением Владимира Мономаха Глеб осмелел до того, что уже сам совершил набег на туровские земли и сжег Слуцк. Мономах призывал его одуматься и прекратить творить насилия, но Глеб отвечал на все увещевания встречными укоризнами. Тогда Владимир в 1116 г. пошел на него со своими сыновьями, Давыдом Святославичем и сыновьями Олега, надеясь на Бога и на правду, по выражению летописца. Давыд с молодежью взяли Оршу, Копыс и Друцк, а Мономах между тем осадил Глеба в Минске. Желая показать свою решимость вести осаду сколь угодно долго, Владимир приказал строить возле города избы, где его войско могло бы перезимовать. Глеб испугался этих приготовлений и вышел из города с детьми и дружиной на поклон к Владимиру. Получив мир ценой обещания «по всему послушати» великого князя, Глеб, как водится, скоро позабыл о крестной клятве. В 1120 г. он опять начал воевать Новгородскую и Смоленскую земли, за что и поплатился: сын Мономаха Мстислав отнял у него Минск, а самого Глеба схватил и привел в Киев, где он в сентябре того же года и умер, находясь, по некоторым сведениям, под церковной анафемой.

III

Победы над половцами и уход большей части их орд из днепровских степей дали возможность Владимиру Мономаху возобновить активную политику Руси в Северном Причерноморье.

Несколько десятилетий половецкого господства в припонтийских областях пагубно сказались на русских владениях в Восточном Крыму и на Таманском полуострове. За это время Тмутороканское княжество, потерявшее политические и торгово-экономические связи с Русью, успело превратиться в византийскую провинцию. Мы видели, что юридические основания для этого были заложены в 1083 г., когда Алексей I Комнин помог Олегу Святославичу утвердиться в Тмуторокани на условиях признания им византийского суверенитета (см. с. 83–86). К сожалению, источники не позволяют проследить процесс отторжения Тмуторокани от Руси во всех подробностях. Весьма вероятно, что, отправляясь в 1094 г. отвоевывать у Мономаха свою черниговскую отчину, Олег оставил Тмуторокань на попечение византийского наместника. Но хотя в последние двадцать лет своей жизни «Гориславич» и не появлялся на берегах Тамани, он, должно быть, все же сохранял за собой формальное звание правителя Восточной Таврики; во всяком случае, «Слово о полку Игореве» не отказывает Олегу в титуле кагана, который можно считать древнерусским аналогом его византийского титула «архонт Матрахи, Зихии и всей Хазарии». Смерть Олега в 1113 г. расторгла последнюю связь Тмутороканского княжества с Русской землей. На протяжении всего XII в. Тмуторокань больше ни разу не упоминается на страницах русских летописей. В то же время многочисленные византийские известия подтверждают факт ее принадлежности империи вплоть до середины этого столетия329.

Захват византийцами русских владений в Крыму и Приазовье повлек за собой серьезный кризис в русско-византийских отношениях. Реакция Владимира Мономаха на действия имперских властей была чрезвычайно жесткой. В 1116 г. он попытался ни много ни мало как сместить Алексея Комнина с престола, заменив его своим ставленником, которого летопись называет Леоном Диогеновичем и зятем Мономаха330. «В то же лето, – гласит сообщение Повести временных лет под 1116 г., – Леон Диогеневич, зять Володимерь, иде на царя Алексия и вдашася ему город Дунайскых неколико [несколько]». Впрочем, успехи Мономахова зятя были краткосрочны, и 15 августа того же года он был коварно убит в дунайском Доростоле двумя подосланными Алексеем «сарацинами».

Личность этого человека с трудом поддается исторической идентификации. Судя по его отчеству, летописец видел в нем сына императора Романа IV Диогена (1068–1071). Некоторые летописные списки подчеркивают царское происхождение Леона Диогеновича, именуя его «царевичем Леоном». Византийские источники со своей стороны удостоверяют, что один из трех сыновей Романа Диогена действительно носил имя Лев, или Леон; однако быть участником событий начала XII в. он никак не мог, так как погиб в войне с врагами Византии еще в 80-х гг. предыдущего столетия. Поэтому в историографии были выдвинуты две основные гипотезы относительно происхождения летописного «Леона Диогеневича». Первая из них берет за основу свидетельство Анны Комнин о Лжедиогене. Согласно ее рассказу, спустя много лет после гибели настоящего Льва331, сына Романа Диогена, какой-то бродяга из бывших солдат нарекся его именем и предъявил свои права на византийский престол. Самозванца схватили и отослали в крымский Херсон под надзор. Однако там ему удалось завязать сношения с половцами, которые помогли ему освободиться из заключения. В 1095 Г. в союзе с половецким ханом Тугорканом Лжедиоген напал на Византию. Вторжение было остановлено только под Адрианополем, где верные императору люди обманом пленили самозванца. Закованного в цепи Лжедиогена повезли в Константинополь на расправу, но мать императора Алексея Комнина, торопясь обезвредить опасного обманщика, выслала навстречу своих слуг, которые ослепили пленника. На Руси тоже были хорошо осведомлены об этих событиях и даже сочли их достаточно важными для того, чтобы внести в Повесть временных лет: «Идоша половцы на греки с Девгеневичем, воеваша по гречьстей земле, и цесарь я [схватил] Девгенича, и повеле и [его] слепити» (под 1095 г.). Но дальнейшая судьба Лжедиогена не прослеживается по источникам, поскольку Анна Комнин оборвала свой рассказ на полуслове. Это наводит некоторых исследователей на мысль, что по дороге в столицу самозванец все-таки был освобожден союзными ему половцами, а затем укрылся на Руси332. У этой версии, однако, есть много слабых мест. В частности, Карамзин высказал справедливое замечание, что «Владимир, находясь в тесных связях с двором константинопольским, не мог, кажется, дать себя в обман лжецу-бродяге»333. В самом деле, сличение летописных статей под 1095 и 1116 гг. не оставляет никаких сомнений, что речь в них идет о двух разных людях: летописцы четко различают ослепленного «Девгенича», человека, очевидно, совершенно безвестного, у которого даже нет имени, и «Леона Диогеновича, зятя Володимера», «царевича». Трудно представить, что, зная о самозванстве Лжедиогена, Мономах тем не менее женил искалеченного проходимца на своей дочери и потом неизвестно для чего держал его «про запас» целых двадцать лет. Сомнительно, наконец, чтобы такому опытному полководцу, как Владимир, могла прийти в голову вполне безумная идея отправить на Дунай войско под началом слепца.

С учетом этих соображений более правдоподобной выглядит гипотеза В.Г. Васильевского334, который разделял убежденность древнерусских летописцев в том, что Леон Диогенович был одним из сыновей Романа IV. По мнению исследователя, сообщение византийских писателей о гибели Льва Диогена в конце XI в. относится к сыну Романа от его второго брака с Евдокией Макремволитиссой (вдовой императора Константина X Дуки), тогда как Повесть временных лет говорит о сыне Романа от первой жены, которого тоже могли звать Львом, как и его сводного брата. Мать этого Льва, или Леона, Диогеновича была дочерью потомка болгарских царей Алусиана, возглавившего восстание 1040 г. против Византии. Роман Диоген женился на ней еще до своего воцарения, в то время, когда сам был имперским наместником болгарской провинции Сердика. Эти болгарские связи Леона Диогеновича могут объяснить как политический интерес, проявленный к нему со стороны Владимира Мономаха, так и его первоначальные успехи на Дунае. Кроме того, становится понятным молчание Анны Комнин об инциденте 1116 г. – ведь претензии на византийский трон сына Романа IV, женатого на внучке киевского князя, который, в свою очередь, являлся законным представителем династии Мономахов335, были более основательными, чем у семейства Комнин – узурпаторов византийского трона.