Книга Провинциальная Мадонна - Вера Колочкова

— Да, Борис Борисыч. Извините, мне ее кормить пора.

— Простите, заговорил я вас… Я же только пообедать зашел, мне еще на комбинат надо. Надя, а можно мне ее потом на руках подержать?

— Ну… Если хотите, конечно, — совсем растерялась она от такой странной просьбы. Взяла Веронику на руки, уселась с ней на кровать, глянула на него в ожидании.

— Все, ухожу, ухожу… — попятился он к двери, улыбаясь.

Вовсе Надя не собиралась кормить Веронику. Время еще не пришло для кормления. Просто шел от этого человека такой мощный поток благожелательного к ней и ребенку расположения, что ей в какой-то момент вдруг нехорошо стало. Будто втягивал он их с дочкой в этот поток, не оставлял выхода. Казалось, постоит еще пять минут над гукающей Вероникой — и уже не отойдет никогда.

Испугалась. Сама себя начала успокаивать — чего испугалась-то, глупая. Кому ты нужна со своим ребенком, чтобы в потоки какие-то втягивать…

Слышно было, как захлопнулась дверь за Борисом Борисычем, как тихо что-то напевает на кухне тетя Люба. Вероника запищала, завозилась — и впрямь кормить пора. Надя уложила ее, уже заснувшую, обратно в кроватку, вышла на кухню.

— Конечно, старый он для тебя… — глядя в окно, грустно проговорила женщина. — Тут и речи нету. А с другой стороны посмотреть — вроде в твоем положении сам бог его тебе посылает.

— Это вы о чем, тетя Люба?

— Да ладно, о чем. Сама, что ли, не видишь, как проняло мужика? Тут и слепой разглядит…

— Вы что, прогоняете меня, да?

— Ой, да что ты, бог с тобой! — сердито махнула в ее сторону кухонным полотенцем. — Кто тебя гонит, живи! Я помогу, конечно, сколько моих сил хватит. А только… Я ведь старая уже, вдруг помру в одночасье? Наследники набегут, сразу начнут дом продавать. И куда ты пойдешь с ребенком? Я смотрю, ты не шибко пробивная да самостоятельная, чтобы самой жизненную дорогу устраивать. А он мужик хороший, правильный. И мужем, и отцом, и защитником тебе станет.

— Да я другого люблю, теть Люб.

— А где он, твой другой-то? Да и вообще. Любовь любовью, а жить все равно как-то надо. А про любовь — вон пусть в книжках пишут. Одной ею свою Веронику не вырастишь, тут особая бабская сила нужна, не такая, как у тебя, у перепелки. Так что думай больше головой, а не сердцем. Сердце обманет, а голова — никогда.

— А я так не умею, теть Люб. Я только сердцем умею.

— Что ж, учись, если не умеешь! Другого-то выхода нет. Иль надеешься, что тот, другой, о тебе вспомнит?

— Нет. Вовсе не надеюсь. Да и сама не хочу.

— Он женатый, что ли? — Да.

— Ну, и чего тогда еще рассуждать? Такого доброго мужика господь на пути послал! Вон как на ребенка смотрит — любо-дорого поглядеть! Да другие и на родных детей так не смотрят!

— Я тоже заметила, теть Люб. Даже странным показалось — как будто моя Вероника ему родная дочка. Вы знаете, меня тут один парень замуж звал, одноклассник мой, Славка. Так у него это звучало обидно даже — я ж, мол, не обращаю внимания, что ты с ребенком. Понимаете?

— Конечно, понимаю, милая. Когда бабу с довеском замуж берут, всегда с таким отношением смиряться приходится. Тут уж ничего не попишешь. Молодой мужик — он же глупый еще, ему баба нужна, а не ребенок. Ты-то сама, гляжу, шибко свою доченьку любишь!

— Очень люблю, это правда.

— Ну, так и отнесись с пониманием, сложи одно к одному. И хорошего человека осчастливишь, и ребенку благое дело сделаешь. Тем более у Борис Борисыча в Егорьевске дом свой. Я поняла, хороший, большой, хозяйкой будешь. В приживалках-то быстро надоест…

— Не знаю, тетя Люба. Как-то это все… слишком быстро. Я и опомниться не успеваю.

— А кто тебя торопит? Поживи у меня, подумай…

— Ой, теть Люб! Какая вы скорая — уже все решили и постановили! — с улыбкой махнула Надя рукой. — Еще и разговора на эту тему никакого не было! Может, он и не думает ничего такого?

— Да где уж, не думает! Чего я, не вижу, что ли? Я к тому, чтоб ты глупостей не наделала, когда он заговорит! Чтоб головой соображала, если уж сердцем не вышло!

— Ладно, спасибо вам за советы. Буду головой соображать. Большое спасибо.

— Да ты не обижайся, я ж дело говорю! Конечно, если совсем не к душе, то и не надо. Хотя, бывает, бабы вообще ненавидят своих мужиков, а все равно живут. Плохое замужество все равно лучше бабьего одиночества, это уж веками доказано, что бы там умные люди ни говорили. Он как тебе, на взгляд не противен?

— Да я не понимаю, как это — на взгляд. В смысле, красивый или нет, что ли?

— Да нет, какая уж красота в Борис Борисыче-то! Он с лица вполне даже обыкновенный. Я душу имею в виду. Не отталкивает?

— Да нет, с чего бы… Видно же — добрый и очень хороший человек… Да для меня все люди хорошие, я никого разделять не умею. А люблю все равно одного и всегда любить буду.

— Ну, так и люби на здоровье, что ж поделаешь, если судьба так распорядилась. А замуж выходи за Борис Борисыча. И дура будешь, если мимо своего счастья пройдешь. Подумай над этим! А сейчас пойдем баньку топить, а то, гляди, уж скоро темнеть начнет.

За оставшиеся три дня своей командировки Борис Борисыч так ни о чем и не заговорил. Приходил вечерами поздно, уставший, задумчивый. К ней с разговорами не лез, лишь однажды Надя заметила, как проводил ее взглядом, когда шла через двор с Вероникой, завернутой в даренное им одеяльце. Так в музее, наверное, на какую-нибудь нарисованную мадонну смотрят — будто отстраняясь, с грустным благоговением. В день отъезда вышел из своей комнаты с саквояжем, молча надел пальто. Черная комбинатовская «Волга» уже стояла у ворот, фырчала мотором. Надя с тетей Любой вышли его проводить в прихожую.

Он поднял свой саквояж, глянул на нее отчаянно. И сделал шаг.

— Надя! Можно с вами поговорить?! Я недолго, только спрошу, и все.

— Ой! — засуетилась на месте тетя Люба. — Ой, чего я тут стою-то! У меня на дворе белье не снято!

Накинула на себя шубейку, прикрыла дверь, затопала шумно через сенцы.

— Надя… Я понимаю, конечно, что весьма и весьма сейчас глупо выгляжу. Не судите меня строго, пожалуйста. Нет, я понимаю, что вы меня никогда не полюбите, но… Может, выйдете за меня замуж?

Сказал и зачем-то снял шапку с головы, прижал ее к груди в отчаянии. Она стояла, молчала, глядела на него во все глаза, в одночасье осознавая свою женскую власть над этим взрослым и добрым человеком. Даже и не власть, а что-то вроде ответственности за эту власть. Внутри вдруг все собралось, сжалось, как перед прыжком в холодную воду. А впрочем, оно давно уже собралось и приготовилось, только девушка окончательного отчета пока себе в этом не отдавала. Вздохнула, произнесла твердо, решительно:

— Да, Борис Борисович. Выйду. Только должна честно предупредить — я… Я пока вас не люблю. Понимаете, я другого люблю. Но никогда, никогда больше его не увижу! Его… Вообще больше нет в моей жизни и никогда не будет. Обещаю!