Книга Рабы любви, или Запасные женщины - Ольга Маховская

Выросшие в благополучии пионерских лагерей, мы ничего не боялись, потому что ничего еще не потеряли. Сентенция типа «жизнь так сложна» из уст взрослых вызывала протестный вопрос: в чем конкретно ее сложность? Став психологом, потратив годы на профессиональные наблюдения и головоломки, я знаю теперь точно, что взрослые, энтузиасты 60-х, просто понятия не имели, по каким законам эта жизнь вибрирует. Лозунговое сознание упрямо подсказывало им всякие «долой», «против» и «полный вперед», из которых личного счастья не выкроишь. Психологические заморочки казались им избыточными. Родители отговаривали меня от поступления на психфак, потому что считали эту профессию неперспективной и вульгарной – сродни актерской. Говорить про отношения считалось неудобным.

Психология стала одной из самых востребованных специальностей в эпоху перестроечных стрессов и травм. В последние годы она стала самой популярной женской профессией, выдавая психологическую неудовлетворенность и социальную незащищенность женщин. К вопросу о феминизме это имеет прямое отношение. Феминизм с его акцентом на женском бесправии и дискриминации задевал за живое и множился мелодраматическим звоном в душах миллионов россиянок. Вопрос, насколько он им помог…

Чем отличается психология от феминизма? Феминизм – это идеология. Феминизм направлен на выравнивание отношений между полами в правовом поле. И по моральным соображениям позиция «при всех прочих условиях нужно защищать женщин» мне не кажется удачной. Защищать нужно слабого, более уязвимого в данной конкретной ситуации. Прежде всего стариков и детей. Какие тут откровения?

Психология как наука построена на поиске и учете различий – культурных, групповых, индивидуальных. Дело не в различии наборов хромосом и строении гениталий у мужчин и женщин – дело в том, что вся система воспитания в нашей культуре направлена на постоянное воспроизведение схем и сценариев, в которых зафиксирована слабая женская позиция. Происходит это не всегда очевидно, но систематически. Вы не найдете особых прямых указаний на репрессивные родительские воздействия в отношении девочек. Но к началу самостоятельной жизни подростков им уже поздно сообщать правовые нормы, которые никак не описывают их спонтанную частную жизнь.

Неравенство прежде всего заложено в культурных средствах и воспроизводится через систему воспитания. На одной из женских программ, куда меня пригласили в качестве эксперта, аудитория активно уговаривала 25-летнюю девушку бросить своего гражданского мужа, который, будучи вечным студентом и нахлебником, еще и бил ее смертным боем. А она говорила, давясь слезами, что любит его и никогда не бросит. Знаете, волосы вставали дыбом уже не от того, что молодая женщина находилась в тяжелой зависимости от психопата, а от того, что выросла новая генерация девочек, матери которых, кажется, разобрались в себе, развелись с придурками, вступили в женские организации и параллельно вырастили девочек с психологией жертв.

Если феминизм призывает к правовому равенству для обоих полов, то психология все-таки требовала бы учета различий, которые еще долго будут воспроизводиться каждой новой генерацией, несмотря на политическую, идеологическую и интеллектуальную моду в стране.

Светило французской социологии Пьер Бурдье назвал неартикулированные культурные сценарии, которые влияют на судьбу отдельного человека и которые он самостоятельно не в состоянии ни осознать, ни изменить, габитусом. Фундаментальной и неосознанной привычкой социума.

Феминизм как дурная интеллектуальная мода. Напомню, что Америка всегда импортировала идеи, теории и специалистов. Если мы заимствуем интеллектуальную моду, то нужно признать за собой статус интеллектуальной помойки, страны третичного интеллектуального производства.

В Россию поступил секондхендовский феминизм – то, что в Америке уже давно заносили до дыр. А поскольку отечественное интеллектуальное производство не смогло предложить ничего внятного по поводу событий на улице, то нам сошло и это.

После радикального феминизма 60-х годов, объявившего непримиримую войну полов, вторая волна феминизма в Америке была либеральной и настаивала на том, что женщины – такие же люди, как и мужчины. Это означало, что во все социальные отношения должны быть введены и чисто женские измерения как равноправные. Это привело и к новым стандартам; например, в профессиональной психологической литературе на английском языке нельзя об абстрактном субъекте говорить «он», а только «он/она» или даже «она/он».

Возникло целое направление исследований, в которых биологическое по сути понятие «пол» заменялось таким социальным конструктом, как «гендер», и указывалось на их относительную независимость. Для тех, кто не забыл или успел узнать, что он живет в стране, в которой сформировалась мощнейшая, признанная в мире традиция культурологического анализа, в интеллектуальном плане это не добавляло ничего нового.

Феминизм как интеллектуальное течение был слишком вульгарен и прост, как «дважды два четыре» и «солнце встает на востоке», чтобы заинтриговать образованные слои, и слишком агрессивен и амбициозен, чтобы не раздражать широкие слои населения своим «здрасьте!».

Феминизм как опасная провокация. В эпоху социальных революций перестают действовать социальные законы и нормы. В устойчивые периоды образование и происхождение в значительной мере определяют социальный статус с набором привилегий и защитных механизмов. В условиях социальных катаклизмов броуновское движение людских судеб описывается в большей мере биологическими метафорами, а самым ценным становится инстинкт выживания.

Провокация отечественного феминизма состояла в том, что он стал призывать к женской эмансипации при отсутствии социальных гарантий и свобод, совершенно невозможных в эпоху революций. Таким образом, женщины оказались еще в более уязвимом положении.

Эмансипация приняла форму гиперэмансипации. В коллективистской стране феминизм очень быстро стал одной из эпидемий, когда люди не знают «почему», но знают «как». Бросали мужей, потом – начальников. Потом бросали и новых мужей, и новых начальников. Началась волна женской эмиграции. Кто-то уезжал по рабочим контрактам, но в основном выбрасывались как рыбы на берег. Потом пытались менять страны проживания. Пытались вернуться домой с детьми от международных браков. Протест и разрушение не как этап в жизни, а уже как стиль жизни. Загнанные лошади, стремящиеся выйти за пределы собственной ментальности.

Честно говоря, до начала эры российского феминизма позиция женщины была более обозначена и защищена социально. Разумная семейная политика приносила больше пользы, чем феминистская идеология. Я уже не говорю о том, что разрушена система внешкольных учреждений, которым женщины могли делегировать часть ответственности за детей. Дамы и господа, последние десятилетия мы живем без семейной политики. Как дикари с кольцом феминизма в носу.

Отличие феминисток от феминисток. Отличие эмансипации советской от эмансипации феминистской состояло в том, что первая предполагала высокий общественный вклад и строгую семейную ориентацию женщин, признание роли матери и труженицы, но абсолютно исключала расцвет в личной жизни. Феминизм постперестроечный призвал женщину обратить внимание на саму себя и поставить все свои проявления во главу угла. Эмансипация «для других» сменилась эмансипацией «для себя». Апогеем этой эмансипации стал отказ от своих детей. Ранее ненужные отцам, они стали ненужными и своим матерям. 25 % детей в Москве воспитываются бабушками. Оправдательная легенда этих матерей: «Я хочу пожить, пока молода» или «Вот встану на ноги, устрою личную жизнь, потом заберу ребенка к себе».