Книга Революция и флот. Балтийский флот в 1917–1918 гг. - Гаральд Граф

Этот риск тем более был бы неблагоразумен, так как у социал–революционеров имелся другой путь, совершенно безопасный и гораздо более действенный, а именно — деятельность за границей, где русская, или, вернее, еврейская, эмиграция была очень многочисленна и где в распоряжении заправил имелось сколько угодно ловких и исполнительных агентов.

Как известно, целый ряд наших судов ежегодно отправлялся в заграничное плавание. Когда и какие суда отправлялись, — эмигранты узнавали своевременно и прекрасно знали маршрут каждой русской эскадры, благодаря своей, отлично поставленной, разведке.

По приходе русской эскадры в какой‑нибудь иностранный порт там её уже поджидали заранее высланные «партийные работники».

Когда матросов отпускали «на берег», эти «партийные работники» как бы случайно на улице сталкивались с ними и вступали в разговор. Начиналось с того, что высказывалась радость встрече с земляком за границей, и мало–помалу разговор принимал дружеский, задушевный характер.

Затем новые знакомцы любезно приглашали матросов зайти в ресторан выпить и закусить. Таким образом, знакомство закреплялось, и в течение короткого времени удавалось заложить в головы матросов нужные мысли, причём обрабатывание этих голов в революционном духе делалось постепенно, с осторожной последовательностью. Первые знакомцы закладывали только «фундамент»: развитие мыслей, внушённых ими, зависело уже от ловкости других «партийных работников», которые поджидали в следующем порту, где предстояла стоянка корабля, попавшего в обработку злейших врагов России.

Иногда стоянки бывали длительные, и тогда сразу в одном пункте достигались уже гораздо большие результаты: завязывались, таким образом, не только мимолётные знакомства, но и тесная дружба и единение, так что, покидая очередную стоянку, судно увозило много готовых, распропагандированных эсерами матросов, считавшихся между тем матросами его величества, защитниками царя и Родины.

Так эсеры получали кадры «сознательных» матросов: термин ещё более пошлый, чем — «партийный работник», как режет ухо каким‑то неприятным звуком это глупое слово — «сознательный».

«Сознательные» матросы по возвращении в Россию привлекали на сторону будущих разрушителей Русского государства всё больше и больше приверженцев как на самом флоте, так и вообще в населении, среди своих родных, друзей и знакомых.

Как рассказывал Лебедев, особенно «кипучей» была деятельность его и его единомышленников в период 1909–1913 годов. Как самохвально и иронически выразился он: «Все эти «Цесаревичи», «Славы», «Олеги», «Богатыри», «Авроры» и «Дианы» возвращались из заграничного плавания, имея на себе громадные грузы нелегальной литературы, которую матросы сноровисто проносили на корабль.» Можно себе представить, сколько вреда приносил в России такой груз!

Далее продолжал Лебедев:

«Во флоте нам нужно было только нажать кнопку, чтобы там, где бы мы ни захотели, поднялось восстание.

Так было в 1905 году с «Потёмкиным», «Очаковым»; в 1906–м со «Свеаборгом» и «Памятью Азова»; в 1907–м — во Владивостоке, с миноносцем «Скорый». Так было организовано и неудавшееся восстание в Чёрном море в 1912 году.

Раз мы решали, что пора где‑нибудь поднять флот, то наши руководители оказывались тут как тут, и часто матросы узнавали в них тех знакомцев, с которыми встречались за границей.

Во время войны наша связь с матросами порвана не была, хотя, конечно, когда флот находился в море, возможности сношений с ним не было. Но зато в Балтийском море 1–я бригада линейных кораблей («Петропавловск», «Гангут», «Полтава» и «Севастополь») и часть 2–й бригады («Андрей Первозванный» и «Император Павел I»), не принимавшие участия в боях, стояли в Гельсингфорсе и были под непосредственным нашим влиянием. Именно тут мы делали последние приготовления тех борцов за свободу, которые по справедливости могут быть названы красой и гордостью революции».

Так закончил свою речь пресловутый «лейтенант» Лебедев.

Если читатель припомнит, что в то время, когда происходил митинг, именно эти «борцы за свободу» уже убили в Кронштадте героя Вирена, в Гельсингфорсе Непенина и зверски замучили многих из своих офицеров, то согласится, что господин Лебедев, назвав этих мерзавцев «красой и гордостью революции», как себе самому, так и революции дал достаточно яркую характеристику.

Очевидно, в самой природе флота, вне зависимости от национальности, заложены данные к восприимчивости команд к революционной пропаганде. Условия жизни и сама морская стихия способствуют выработке и накоплению человеческой энергии, порождают запросы и искания. Оставаясь не вполне использованным и удовлетворённым, всё это является горючим материалом для тайных пагубных влияний.

Вот почему иногда и хорошие матросы попадались в хитро расставленные вокруг сети пропаганды. Сперва они шли, как бабочки на огонь, а потом — уже катились по наклонной плоскости. Для развращения их в ход пускались все средства и способы. В этой области работали не только простые, рядовые агитаторы, но и будущие «светила» революции. По собственному признанию Керенского, подолгу находясь на лечении в санатории Гранкулла под Гельсингфорсом, он тоже имел полный контакт с флотом.

Вот как велась пропаганда, вот откуда у матросов взялась вражда к офицерам.

И несдобровать бы большинству из них во время переворота, если бы на флоте не было такого хорошего отношения к командам, не царил бы такой образцовый порядок!

Только поэтому и не оправдались надежды главарей революции, рассчитывавших, что при перевороте автоматически возникнет резня царских офицеров.

Первые же шаги революции доказали, как она понималась в широких массах населения. Все, от вождей переворота до рабочего или крестьянина, торопились удовлетворить лишь свои материальные интересы; показная сторона революционных знамён была уже забыта. Минимум труда и максимум оплаты — вот главные лозунги того периода.

Особенно резко жажда денег сказалась на флоте. Команды сейчас же принялись делить экономические суммы, скоплённые от кормления и служившие для улучшения пищи. Если же, паче чаяния, на корабле таких сумм не оказывалось, то командиру и ревизору предъявлялось обвинение и без всяких данных их долгое время держали в тюрьме. Одновременно производилась проверка отчётностей и за предыдущие годы, но все старания найти какое‑нибудь злоупотребление и тут ни к чему не приводили.

На некоторых кораблях были суммы, подаренные заводами, где их строили или ремонтировали. Они обыкновенно предназначались на приобретение для команд граммофонов, музыкальных инструментов, кинематографа, лыж, коньков и так далее. Чем больше был корабль, тем эти суммы достигали больших размеров. Команды сейчас же ухватились и за них. Происходил сложный и длительный делёж, сопровождаемый целым рядом нескончаемых споров, брани и даже драк. С кораблей, где подобных денег не было, немедленно посланы были на соответствующие заводы делегации с предложением выплатить определённую сумму. Подобные делегации редко встречали отказ, ибо запуганные правления заводов предпочитали отделаться от них как можно скорее.