Книга Москва на линии фронта - Александр Бондаренко
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
От Одзаки к Зорге поступала очень ценная информация относительно намерений правящих кругов Страны восходящего солнца и расстановки сил в японских верхах. Еще в сентябре 1941-го благодаря Одзаки и Зорге Сталину стало известно, что Япония нападет на СССР, если падет Москва, и что в Токио склоняются к войне с англосаксами (шифротелеграмма от 15 сентября). К сожалению, 14 октября японская контрразведка арестовала Одзаки, а 18 октября — Зорге. Накануне (17-го) император отправил принца Коноэ в отставку.
После войны в руки американских спецслужб попали многие японские секретные документы, и их аналитикам стало ясно, что «общество завтраков» при принце Коноэ сыграло важную роль в решении японских правящих кругов о принятии «южного варианта» — военной операции против американцев и англичан с целью захвата голландской Индонезии, английских Малайи и Сингапура. 2 июля 1941-го неформальное предложение доверенных лиц премьер-министра, в том числе Одзаки, ударить по анлосаксам было одобрено правительством, а затем императором. Разумеется, Зорге сообщил об этом в Центр.
Летом 1951 года, в разгар Корейской войны, «делом Зорге» заинтересовался Конгресс США, и в ходе слушаний было установлено: группа Зорге результативно стремилась перенацелить военные усилия Японии с северо-востока на юг.
Так комплексом мер, в реализации которых были задействованы все советские разведслужбы, Сталину удалось избежать в 1941 году войны на два фронта.
ДИАЛОГ ИСТОРИКОВ
«ИСТОРИЯ ВОЙНЫ ЕЩЕ НЕ ОПИСАНА И НЕ ИЗУЧЕНА»
Исторические события нужно не только изучать, но и понимать, ибо в них зачастую проявляется своя внутренняя логика, противоречащая формальной и в корне изменяющая весь ход событий. Осенью 1941-го гитлеровская победа казалась неизбежной: фашисты отпечатали пригласительные билеты на свой парад на Красной площади и даже привезли норвежский гранит для постамента памятника фюреру в Москве. Однако даже в той панике, что охватила нашу столицу в памятные октябрьские дни, многим было ясно, что гитлеровцам здесь не бывать. О природе, логике и философии войны, о составляющих Победы был наш разговор с известнейшим философом, логиком и социологом, писателем и публицистом, участником Великой Отечественной войны Александром Александровичем Зиновьевым (1922–2006).
— Вообще война — это тема, на которую я избегаю говорить… Хотя участвовал я в войне с первого до последнего дня и даже немного дольше. Я видел немцев, вступавших на нашу территорию 22 июня 1941 года, а 11 мая 1945-го у меня был последний боевой вылет — немецкая группировка пыталась уйти к союзникам, а мы ей помешали. Но и они нас обстреливали из винтовок и зенитных пулеметов, меня подбили. Я сел вполне прилично — уже вся территория была наша.
— Не совсем понятно, в каких же войсках вы служили?
— Был танкистом, был летчиком. Начал с истребителя, заканчивал войну в штурмовой авиации. Мое последнее воинское звание — капитан.
— Вы о войне говорите неохотно. Почему?
— Да есть причина… В 1939 году я был арестован как антисталинист. Бежал, был объявлен во всесоюзный розыск — если бы меня нашли, то расстреляли. В 1940 году я буквально скрылся в армии, так что мне приходилось не только воевать, но и скрываться от органов госбезопасности. В этом мне помогали многие люди, и я в свое время дал клятву никогда не называть их имена. Никто же не думал, что советская система рухнет! Но клятва остается клятвой. Так что давайте без лишних подробностей…
— Согласен. Поэтому вопрос предельно лаконичный: как из танкиста вы превратились в летчика?
Еще до начала войны был приказ, подписанный, говорят, Сталиным, чтобы всех молодых людей, здоровых, пригодных к службе в авиации и имеющих среднее образование, направлять в авиационные школы. Я прошел комиссию, но не успел выехать из полка и войну встретил в наземных войсках… Однако вскоре меня с фронта отозвали — это было под Оршей, перед самым боем, я уже отрыл окоп, и вдруг прибежал парень из штаба, кричит: «Где Зиновьев?» Впрочем, тогда я под измененной фамилией был… Тут же нас посадили на машины и увезли. Представляете?!
— Думаю, если бы вас хватились после боя, то вряд ли бы мы сейчас с вами беседовали…
— Да, там бои были жестокие… Оршу сдали, потом отобрали, потом опять сдали — много народу погибло. Я, кстати, за это время был уже дважды ранен, но сравнительно легко. Сначала шальная пуля задела — тогда я просто ушел из госпиталя и правильно сделал, потому что немцы этот госпиталь захватили и всех расстреляли. А во второй раз я в госпиталь вообще не пошел…
— И все-таки, как же так получилось, что вас сняли с передовой и отправили на учебу?
— Говорю честно: я очень высоко оцениваю советское командование во главе со Сталиным и ту военную стратегию, которую оно проводило. Хотя ситуация в начале войны была совершенно жуткой: бежали, отступали, и все-таки у нашего руководства уже был расчет на длительную войну, и о резервах для этой длительной войны думали уже тогда. Вот почему я в числе других попал в авиационную школу, должен был летать на истребителях И-15 и И-16, но их сняли с вооружения, я снова попал в наземные войска — это было под Сталинградом, а затем нас вернули, и так я стал летчиком штурмовой авиации.
— Вы говорили, что были арестованы как антисоветчик…
— Я так не говорил: ни антисоветчиком, ни антикоммунистом я не был — я был убежденным антисталинистом. Не скажу, что таковых было очень много, но они были… В 1939 году я поступил в знаменитый ИФЛИ, Московский институт философии, литературы и истории — у нас на курсе существовала и была разоблачена антисталинистская террористическая группа, все ее участники были осуждены. Это известный случай…
— В чем же разница между антисталинистами и антисоветчиками?
— Лично я очень рано заметил, что тот социальный строй, который у нас создается, не соответствует идеалам коммунизма. Государство не отмирает, деньги не отменяют, неравенство сохраняется… Кто в этом виноват? Научно понимать советскую систему я стал много позднее, для этого нужно было специальное образование, а тогда естественно было видеть вину в том самом человеке, который эту систему возглавлял. Виновником мы считали Сталина.
— То есть вы были тем, кого сейчас именуют радикалами?
— Нет, я принадлежал к тем, кого тогда называли настоящими коммунистами — идеалистическим, романтическим. Таким я, несмотря ни на что, остаюсь до сих пор. Кстати, школьное образование нашего времени было поистине фантастическое, высочайшего уровня! Я уже тогда очень хорошо знал работы Кампанеллы, Томаса Мора, социалистов-утопистов, русских мыслителей. Кстати, могу сказать, что наши Чернышевский, Герцен и другие были умнее, чем Маркс, они во многих отношениях превосходили марксизм… В 16 лет я стал рассматривать себя как революционера, но в рамках коммунистического общества. Сейчас это кажется странным, но в те времена это было вполне нормальное явление.
