Книга Авантюристка. Посланница судьбы. Книга 4 - Анатолий Ковалев

– Шарлотта, я должен быть в Москве, с моим народом, – тихо произнес император, пристально глядя на супругу. – Это необходимо.

– Нет, ты не можешь так с нами поступить! – в отчаянии вскрикнула она.

– Ты же знаешь, я никогда не отменяю своих решений, – спокойно напомнил государь.

Обычно подобная фраза из его уст означала, что тема исчерпана. Но на этот раз Александра Федоровна так просто не сдалась. Поздним вечером она пришла в кабинет мужа с маленьким Костей на руках и с любимицей императора Сашенькой. Дочка бросилась к отцу и, сев к нему на колени, крепко обняла за шею. Императрица не могла говорить, слезы душили ее. Костя, посмотрев на сестру, так же крепко обнял мать, прижавшись личиком к ее щеке. Когда малыш понял, что мама плачет, он тоже немедленно разревелся. Николай Павлович, поглаживая Сашенькины вьющиеся шелковистые волосы, произнес фразу, ставшую впоследствии знаменитой:

– У меня в Москве триста тысяч детей, и они погибают… – Помолчав, он добавил: – Наберитесь мужества и молитесь за меня…

* * *

Когда первый холерный больной поступил в Старо-Екатерининскую больницу, доктор Гааз, к ужасу всего медицинского персонала, обнял его и троекратно расцеловал, приговаривая: «Не волнуйся, голубчик, мы тебя непременно вылечим!»

– Что вы делаете, Федор Петрович? – попытался его урезонить после в ординаторской кто-то из докторов. – Ведь это форменное самоубийство!

– Еще раз повторяю вам, дорогие мои, – с невозмутимой улыбкой отвечал Гааз, – холера – это не чума, она не передается от человека к человеку, а разносится только через воду, пищу и по ветру.

– А зачем же вы обещаете больному выздоровление, когда везде мы наблюдаем лишь летальные исходы?

– Больной должен верить в выздоровление, иначе никакая медицина его не спасет! – твердо отвечал врач. – Доктор тоже должен верить в то, что он может помочь больному, даже если ситуация безвыходная. В противном случае вовсе не стоит заниматься медициной.

Первый холерный пациент доктора Гааза умер через несколько часов. Травяные ванны ему не помогли, но значительно облегчили мучения. В начале эпидемии в Старо-Екатерининской больнице не было ни одного случая выздоровления, впрочем, как и в других московских лечебницах. И только на пятый день произошло чудо: с помощью ванн удалось спасти семилетнего мальчика, он пошел на поправку.

– Если кому-то это помогает, значит, все было не зря, – говорил Федор Петрович молодым университетским докторам Гильтебрандту и Белозерскому за чашкой чая, приехав к ним с приятной новостью. И тут же добавлял: – Но не надо обольщаться! Организму мальчика требовалось немного воды для восстановления, и у него здоровое молодое сердце.

Иоганн курил трубку перед распахнутым окном и, казалось, был погружен в свои мысли. Глеб внимательно выслушал Гааза, а потом предложил:

– Мне кажется, мы сможем достичь большего эффекта, если заменим травяные ванны солевыми. Ведь вместе с водой из организма человека вымываются, прежде всего, соли.

– Я тоже так считаю, – поддержал Гильтебрандт, оторвавшись от своих раздумий и выбив трубку о подоконник. – Коллапс сердечный вызван в том числе и отсутствием в организме солей.

– Почему бы не попробовать? Хорошая идея! – воодушевился Федор Петрович.

– И все-таки я считаю ванны малоэффективным средством, – продолжал настаивать на своем главный врач университетской больницы. – Вот если бы можно было воду ввести прямо в кровь пациенту, мы бы имели тогда совсем другую картину…

– Неплохо бы еще иметь какое-нибудь лекарство от холеры, особенно предохранительное, – выказал сокровенное желание Гааз.

– У меня есть такое лекарство! – немедленно откликнулся Белозерский.

– Опять ты со своей гомеопатией! – возмутился Гильтебрандт.

– Ну-ка, это интересно! Что там у вас? – Федор Петрович, открытый всему новому, чуждый гордыни совершенно, по свойству своего нрава хватался за любую соломинку.

Глеб рассказал о белой чемерице.

– Veratrum album? Старинное и ныне почти забытое рвотное? Кто бы мог подумать? – удивлялся Гааз.

– Я снабдил им всех своих знакомых, – признался Белозерский, – и пока что никто не заболел. Могу с вами поделиться. – Он выдвинул ящик из своего личного стола и достал несколько порошков, аккуратно, как в аптеке, завернутых в бумажные фунтики.

– Вот ведь умница, Глеб Ильич! – восхищался Федор Петрович, сгребая сверточки себе в карман. – Непременно попробуем сегодня же! Испытаем в первую очередь на себе…

– Порция самая минимальная, – предупредил Глеб, – буквально на кончике ножа. Такое количество порошка рвоты не вызовет, а от холеры предохранит.

Один пакетик с порошком доктор Гааз оставил на столе.

– Иоганн, – строго обратился он к Гильтебрандту, – возьми, испробуй на себе!

– Даже не подумаю! – снова отвернулся к окну Иван Федорович, разжигая очередную трубку. В эти роковые дни он курил не переставая. – В гробу я видел все эти Ганемановы зелья и снадобья!

– Какой же ты после этого врач, Иоганн, – ласково пожурил его Федор Петрович, – если порошка испугался? Да еще и дымишь в ординаторской, как боцман с каперского корабля! Я не могу этого одобрить! Вот что, голубчики мои, – не меняя отеческого тона, продолжал знаменитый доктор, – завтра у нас предвидится расширенное заседание Комитета по холере. Прибудет из Смоленска доктор, у которого холерные по большей части излечиваются и не умирают. Я думаю, всем интересно будет его послушать. Непременно приходите… А мне пора уже и честь знать! – Поднявшись со стула, он вдруг по-свойски обратился к Белозерскому: – Проводишь меня, Глеб Ильич?

Оставшись наедине с Глебом, доктор Гааз уже совершенно серьезно спросил:

– Скажи мне, сынок, только честно, без утайки… Ты ведь в Париже посещал лекции Самуюэля Ганемана? И наверняка читал его «Органон врачебного искусства»?

Зная о презрительном отношении врачей-аллопатов к гомеопатии, молодой доктор никогда, ни при каких обстоятельствах не признался бы в том, что втайне от своих парижских преподавателей ходил на лекции скандального Ганемана. Однако обманывать Гааза он не посмел. В этом человеке было нечто, внушающее отвращение к всякой подлости.

– Да, я слушал его лекции в Париже, – невозмутимо сообщил Белозерский, будто речь шла о каком-то рядовом, провинциальном фельдшере, – и читал «Органон».

– Так я и думал! – погрозил молодому доктору Федор Петрович и немедленно поспешил его успокоить: – Ты только не волнуйся, сынок! Эта твоя страшная тайна останется между нами. Наши московские немцы недолюбливают этого выскочку-саксонца и ничего не хотят слышать о гомеопатии. Я тоже до некоторых пор воспринимал Ганемана как шарлатана и никак не более того. Считал, что ему следовало бы пойти по стопам его родителя и многочисленных предков, создавших знаменитый мейсенский фарфор, а вот заниматься медициной ему не стоило бы… Однако в последнее время я склоняюсь к тому, что в некоторых случаях гомеопатия может быть полезна. Да-да! Возможно, как раз при эпидемических заболеваниях, таких, как холера…