Книга Офицерская честь - Юрий Торубаров

— Барин приехал! — несется по округе.

— Помогите! — раздался чей-то душераздирающий крик, — помогите!

Кричала женщина, такой голос мог быть только в крайнем испуге, он исходил изнутри, был умоляюще-просительным. Таким призывам не отказывают, ибо они возникают только в минуты грозной опасности для самой жизни.

Граф, выхватив из-за пояса пистолет, направил коня на этот голос. Ломая кусты, он вырвался на поляну, которую пересекала дорога. Быстрый опытный взгляд оценил обстановку. На дороге стояла карета с открытыми дверцами. У дерева женщина, около которой толклись несколько мужчин. Один из них с веревкой в руках. Раздумывать некогда. Выстрел. Пуля летит без промаха. Человек с веревкой свалился на землю. Еще один сбит грудью лошади. От кареты бегут двое. Мгновение — и сабля в руках. Подняв коня на дыбы, Шувалов всю силу своего удара обрушил на бегущего разбойника. Есть еще сила в руках генерала. Разбойник взмахнул руками и, спотыкаясь, сделав несколько шагов, упал на траву. Кто-то из оставшихся бандитов выстрелил, пуля пролетела у виска графа, содрав кожу. Видя, что промахнулся, стрелявший бросил ружье и побежал в лес. Другие бросились врассыпную.

Вложив саблю в ножны, граф соскочил с коня и подбежал к женщине, которая, не выдержав переживаний, упала на землю. Он поднял ее и, посмотрев в лицо, был поражен его видом. Оно было бледное, но эта бледность придавала ей особый шарм нежности и какой-то девичьей целомудренности. Когда она раскрыла глаза, они поразили графа глубиной и той внутренней притягательной силой, перед которой невозможно устоять.

— Кто вы? — тихо спросила она, пытаясь встать на ноги.

Он помог ей встать, потом представился:

— Граф Шувалов.

— Так вы… русский? — с каким-то удивлением и расстройством спросила она.

— Мадам недовольна? — на его губах заиграла улыбка.

— Отчего же! Напротив! — голос звучал уже более уверенно, она приходила в себя.

— Граф, я так благодарна вам за спасение, что не знаю, как мне вас и отблагодарить.

— Простите, мадам, но для каждого русского глас о помощи, тем более, — граф на какое-то время умолк, потом продолжил, — такой прекрасной…

— Что вы, — мило засмущалась она, поправляя волосы.

В это мгновение она была богиней. Эта ее покоряющая кротость…

— Вас не затруднит проводить меня до кареты? — и, смущаясь, добавила: — Я совсем обессилела от страха.

— Мадам, простите, как вас…

— Зовите меня графиней Богарне или просто …Жози.

Шувалов подал ей руку, и она, опираясь на нее, дошла до кареты. Помог ей сесть и стал смотреть кучера. Она поняла и сказала:

— Он убежал, позорный трус.

— Нет, мадам, — раздался чей-то голос, и из кустов вышел пожилой человек с кнутом под мышкой и в богатой ливрее, — я здесь.

— Ну, вот, все и обошлось. Я могу пожелать вам счастливой дороги.

Он взял под уздцы подошедшую лошадь.

— Граф! — испуганно воскликнула она, — Вы хотите бросить бедную женщину на съедение этим волкам? Или для русского… — она кокетливо посмотрела на графа.

Он понял, что она хотела сказать, и ответил:

— Для каждого русского, тем более офицера, долг превыше всего. Он обязывает оказать вам помощь. И я это с удовольствием, — он улыбнулся, — сделаю! Кучер, привяжи коня, — он подал ему уздечку.

Жози подвинулась, дав ему понять, чтобы он сел рядом.

Когда они поехали, она сказала:

— Это не далеко, граф. Проводите, я вам буду весьма благодарна. О! — тревожно воскликнула она. — Вы ранены?

Она нежно взяла его голову и повернула к свету. На виске сочилась кровь.

— Пустяки, — попробовал было он отшутиться.

Но она достала коробку, извлекла из нее бинт, какой-то пузырек. Ее руки действовали ловко и быстро.

— Да вы просто чудесная сестра милосердия, — заметил он, — где этому научились?

— В монастырской школе Форт-Руайяль, — кокетливо, вместе с тем подчеркивая значимость своих слов, ответила она.

Монастырь — значит строгость, послушание, верность.

Быстро темнело. Поглядывая в окно, граф усмехнулся:

— Кажется, всего мгновение тому назад я любовался замечательной картиной. И вот уже темно. А темнота скрыла всю красоту.

— Вы недовольны наступлением темноты, — игриво спросила она и довольно смело добавила: — Но… иногда темнота дарит такие мгновения, ради которых стоит жить.

Граф посмотрел на нее. В карете было довольно темно, но блеск ее глаз не мог приглушить даже сумрак.

Они разговорились о жизни. Она оказалась наблюдательной женщиной и весьма острой на язычок. Так незаметно они подъехали к ее дому.

— Вот и мое гнездышко, — сказала она.

Шувалов посмотрел в окно. Единственное, что он увидел у входа, это белый лев, стоявший на задних лапах, одна из которых была отбита.

— Граф, я приглашаю вас посетить мою обитель. Кстати, надо осмотреть и вашу рану.

Видя его смущение, она добавила:

— Я не кусаюсь, не бойтесь. А рану надо обработать.

— Я не боюсь, — ответил он.

— Тогда милости прошу, — она подала ему руку.

Они шли по галерее. Недостаточность освещения не позволяла хорошо ее рассмотреть, но все же было видно, что на стенах висели весьма ценные полотна, в проемах — не менее ценные античные статуи. Пройдя галерею, хозяйка ввела его в комнату и попросила подождать ее. Ему в глаза бросился прежде всего письменный стол из красного дерева, с золоченной бронзой, с самозакрывающимися ящиками. На нем стоял чернильный прибор из слоновой кости с бронзовыми инкрустациями и тремя вазами. Сбоку — позолоченный подсвечник в три свечи. Вертящееся кресло, обитое зеленым шелком. Даже эти предметы говорили о необычных обитателях этого дома. Кто они? В коридоре раздались шаги, и на пороге появилась Жози в сиянии своей обольстительной красоты. Покоряющая грация ее стройной фигуры была неотразима. А какая плавность движений: то зовущая, то порывистая и непредсказуемая. Даже на знаменитых венских балах ему не приходилось видеть ничего подобного.

Она подала руку, и он, покорный, пошел за ней. Они оказались в святая святых этого дома. Посредине спальни большая кровать в форме лодки с вензелем «Ж». В головах — украшение из двух лебедей. В ногах — два рога изобилия. Все это под балдахином, расписанном золотыми красками, со спускающимися полукруглыми занавесями из индийской кисеи, расшитой золотом. И… волшебный полумрак, наполненный каким-то приятным запахом, заставляющим забыться.

Он уехал, когда было еще темно, унося в своем сердце частицу того необыкновенного счастья, которое можно испытать раз в жизни. А около двери его номера дожидался дремавший в одежде капрал. Генерал на цыпочках прошел мимо. А наутро, ломая радужные надежды графа на отдых, к нему в гостиницу срочно пожаловал императорский посланец.