Книга Московское Время - Юрий Быков

Был он вовсе не старик, как однажды показалось Шерстову. Просто поизносился человек, о чем говорили одутловатость крупного лица и неестественный, свекольный румянец. На голове его еще росли рыжеватые волосы, но только как напоминание о былой шевелюре. А вот небольшие глаза были лукавые, с задоринкой. Да и в солидной фигуре не замечалось и намека на дряхлость.

– Что вам нужно? – спросил Шерстов.

– Ну вот, признал-таки родственника, – заулыбался чиновник. – А то лежит и смотрит букой…

– Да не знаю я вас! – перебил его Костя.

– И в самом деле! – хлопнул тот себя по лбу. – Я же не представился!

Чиновник встал, явив немалый рост, и, застегнувшись на все пуговицы, произнес:

– Коллежский секретарь Фердыщенко.

– Какой же вы мне родственник? Не было у нас никого с такой фамилией!

– Так ведь я же сказал: дальний родственник. А дальних и в прежнее время не всех-то знали. Что уж теперь говорить. – Фердыщенко вздохнул и снова сел. – Значит, вам фамилия моя совсем незнакома?

– Совсем.

– Ну, а фамилия «Достоевский» вам известна?

Костя напрягся, одновременно и вспоминая, и решая – а не сошел ли он с ума?

– Писатель – реакционер периода самодержавия.

– Реакционер? – округлил глаза Фердыщенко. – Почему реакционер? Я был знаком с ним лично и, хотя имею на него некоторые обиды, выразиться так о нем… Нет, язык не поворачивается. Вас этому в гимназии учат?

– Гимназии у буржуев были, а у нас советские школы, – незаметно для себя втянулся в разговор Костя.

– Да ведь это все равно, как назвать. Должен же человек где-то учиться… Ну а в советской вашей школе с романом Федора Михайловича Достоевского «Идиот» знакомят?

– Нет. Но я, кажется, догадываюсь: вы литературный персонаж.

Сказав это, Шерстов подумал, что он однозначно спятил.

– Не персонаж, но прототип! – обидчиво воскликнул Фердыщенко. – Надеюсь, вам известна разница?! Федор Михайлович наделил своего Фердыщеку некоторыми моими чертами, придал ему схожую с моей внешность. Но…

Он встал; было ясно, что речь идет о наболевшем.

– Но для чего давать ему мою фамилию?! В итоге вышло… черт знает что! В уста мне вложены речи, которые я не произносил, приписаны поступки, которые я не свершал, и, наконец… Наконец, чин я имею, изволите видеть, десятого класса, а не самый последний, как у того Фердыщенки. Чин коллежского секретаря, между прочим, соответствует чину армейского поручика, или по вашему старшему лейтенанту, – проявил он неожиданную осведомленность, после чего сел и спокойно сложил руки на груди.

– А вот на вас чин, как изъяснялся тот Фердыщенко, «самый премаленький». По советской, конечно табели о рангах. И, видимо, вы же лаете большего…

Он вопросительно посмотрел на Шерстова. Тот глухо молчал.

– Ах, да! Знаю: вас теперь волнуют другие проблемы!

– Откуда?

– Я же ваш ангел – хранитель. Кроме знания, мне еще многое другое дано. Вы не обратили внимания, что разговариваете со мной безмолвно? А меня, хоть я и шевелю губами, не могут слышать ваши спящие соседи.

Костя ошарашено посмотрел на хранителя и улыбнулся какой-то диковатой улыбкой.

– А ну-ка, произнесите мысленно любое слово, – предложил Фердыщенко. – Ну так, чтобы рта не открывать.

«Я сошел с ума», – с убежденностью подумал Шерстов.

– Я просил слово, а не фразу… Нет, дорогой мой, вы с ума не сошли. Поверьте! Как и тому, что на воинском поприще славы вам не снискать. Я всегда говорю правду. Именно этой особенностью моего характера и наградил Фердыщенку Федор Михайлович. Так вот: ранение вы получили, когда не на врага наступали, а бежали назад, к своим окопам. Будто бы не помните? Так что медаль ваша… вами не заслужена. Кабы не я, могли бы и под трибунал попасть. За трусость.

Шерстов порывисто сел. Так и есть! Он только все забыл. Или, точнее, не хотел думать об этом, копаться в памяти.

– Да успокойтесь, – улыбнулся Фердыщенко. – Никто вашего позора не видел. Повторяю, я обо всем побеспокоился. Такова уж обязанность моя… И ведь что интересно? Иной вот и честен, и порядочен, а глядишь – пропал человек! А другой – подлец, бестия, но… процветает, мерзавец! И во всем ему везет! Тут уж, конечно, от ангела-хранителя все зависит. В первом случае или его вообще приставить забыли, или он никудышный какой. Во втором же случае ангел заботливый, работящий… А нравственностью опекаемых мы не озабочены. Тем более что не у каждого из нас самих она на высоте. У меня-то уж точно. Нет, вы все-таки прочитайте роман «Идиот», не поленитесь… Так вот, хочу предупредить: я прилежанием не отличаюсь, частенько обязанностями своими манкирую, то есть пренебрегаю. Словом, могу подвести – не расслабляйтесь! Впрочем, я отклонился в сторону… Итак, как вы поняли, я осведомлен о ваших чувствах к известной особе.

Фердыщнко встал, одернул мундир.

– Да… Любовь властвует над человеком! Она может возвысить его, сделать лучше, а может привести к погибели. Главным образом, все зависит от того, счастливая она или нет. У вас она безответная. Поскольку имеется соперник. Что ж, его у вас не будет! Дерзайте!

– Что вы имеете в виду?

– Имею в виду, что у вас появится шанс возвыситься над собою…

Фердыщенко извлек карманные часы.

– Однако мне пора. Ну-с, молодой человек, – удачи!

И, подмигнув, исчез.

6

Лифшиц выпрямился на койке во весь рост, закрыл глаза. Больше всего ему хотелось сейчас ненадолго, до следующей операции, заснуть и погрузиться памятью в прошлое – очутиться, например, в любимом Киеве или на даче, в детстве или среди институтских друзей, увидеть маму, деда… А вот Вика в его снах давно не появлялась. Вика, Вика… Для чего-то ведь свела их судьба…

Дача его деда – профессора медицины Глушко (дочь которого еще до 1917 года вышла замуж за профессионального революционера Лифшица и в гражданскую войну овдовела) соседствовала с дачей народной артистки УССР, оперной певицы Красавиной. Веселое было соседство. Дача Изольды Викторовны светилась все ночи напролет, галдела, пела, ела и пила. И кто только не побывал в гостях у певицы! Однажды Леониду показалось, что он видел там самого Председателя Совнаркома УССР. Впрочем, дед отверг его предположение:

– Что он забыл у этой вертихвостки?!

Вика появилась на даче Изольды в середине августа – приехала к тетке скоротать лето после отдыха в Ялте.

– А нам, похоже, по пути, – начал разговор Леонид, когда они, повстречавшись у молочницы, возвращались домой. – Я вас тут раньше не видел.

Вика вскинула на него большущие, полные светящейся темени глаза. Они что-то сказали его душе, которая в ответ сладко заныла. Собственно, дальше Леонид и Вика могли бы идти молча. Обоим стало все ясно наперед. Но так уж, благодаря Господу, устроены люди (и только они!), и разговор продолжился: