Книга Солнце, сердце и любовь - Дмитрий Вощинин
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
– А причем тут время?
– Вот вы практически не удел и без перспективы найти свое дело… Я понимаю, вам хочется жить… Вы даже не чувствуете своих лет… Наверно, это хорошо… Но скоро это может почувствовать не только ваш партнер, но и вы сами… Не правда ли?
Юлия не хотела этих слов, но они неожиданно сами лились из уст. Как будто она чувствовало что-то, неведомое ему.
Непонятные ей чувства иногда присутствовали в ее разуме. Подобно детским и девичьим грезам. Египетские фантазии также остались в ее жизни и незримо влияли на ее мироощущения.
Влечению, которое она не отрицала, препятствовало что-то сверхъестественное и непонятное.
– Юлия, поедемте со мной на дачу…
Он хотел рассказать ей о радости общения с природой.
– Нет, – твердо ответила она.
Роман Григорьевич почувствовал это твердое и непреодолимое.
– Вы любите кого-то?
– Пожалуй, нет, – задумчиво произнесла Юлия.
Роман Григорьевич молчал.
– Вы знаете, когда полгода назад мне сообщили, что я буду работать в Египте, мне казалось это заоблачным событием… Вот, что я думаю… то, что впереди… настанет довольно быстро… оно неотвратимо.
– Но надо жить сегодня и радоваться каждому дню.
– Женщины думают несколько по-другому, нежели сильный пол, и особенно когда мужчина заражен бациллой романтики… А что за ней… Все тоже самое… Да и где вы сегодня видите сочувствие этой романтике?
– Что же вас привлекает?
– Сильные, уверенные, перспективные… но после замужества я не хочу терять независимость…
– Любовь разве зависимость?
– Все мужчины собственники… а я хочу свободы… Мне с вами интересно и хорошо, но этого недостаточно, чтобы преодолеть себя.
Роман Григорьевич не нашел что возразить, а Юлия продолжала:
– Я думаю, Нефертити нисколько не переживала связь Эхнатона с молодой женой и осталась при дворе.
– Возможно, она убедила и настроила окружающий двор против действий этого необычного фараона, – задумчиво продолжил Роман Григорьевич.
– Вы думаете, это зависть?… Нет, это проявление уверенности и силы духа, – подхватила Юлия.
– Пожалуй, сегодня значительно меньше известно об Эхнатоне, чем о его первой жене.
– Вот видите…
– Да вы настоящая египетская царица, – пошутил Роман Григорьевич.
Он уже не настаивал на продолжении этой темы. Провожая Юлию на такси, он спокойно поддерживал уже мало интересующую его беседу.
На прощание Юлия подставила свою щеку, и он ее поцеловал, как-то безнадежно.
Она почувствовала эту перемену и, не отстраняясь, прошептала:
– Уныние вам не идет, Роман…
– Наверно… – произнес он, а сам подумал:
«Последняя любовь беспощадна».
Оставшись один, он успокоил себя:
«Рвать цветы грубо и неоправданно жадно. Самое естественное – быть рядом и наслаждаться их запахом».
После встречи с Юлией Роман Григорьевич позвонил ей перед отлетом.
Он понял, что ей было приятно слышать его напутственные слова, но после этого как-то немного сник. Уныние, о котором упомянула Юлия, явно не покидало его. Он решил снова наведаться на дачу, благо, что хозяева еще не вернулись.
Он зашел в гараж за машиной. Федор Игнатьевич окликнул его:
– Ты сегодня мне опять не нравишься… хмурый какой-то… печальный… – склонял он к разговору приятеля.
Роман Григорьевич неожиданно для себя заговорил о наболевшем:
– Федор Игнатьевич, а как ты относишься к любви?
– Очень серьезно, – совершенно адекватно отреагировал приятель, – И время ее не прошло для нас.
– Это ты правильно сказал.
– Сказал-то, но… в словах правды нет… У меня было это… совсем недавно… Встречался… и чувствовал даже что-то новое и необычное… Сам будто помолодел… Она вроде нормально реагировала на мои ухаживания.
– И ты ухаживал?
– Старался понравиться… И попытался быть с ней поближе…
– А она?
– Когда делал подарки, нежно целовал и даже обнимал, вроде дозволяла… А как я уж закипел, говорит не надо… А как же… говорю… Ты же понимаешь, Григорьич?
– Конечно, понимаю.
– Тогда, говорит, пошел ты… старый пердун… Вот и вся любовь, Григорич, – безнадежно заключил он.
– У меня тоже самое… но как же жить без любви… Сердце просит. В любви ведь – созидание… А так… жить без надежды… что?
– Не говори, Григорич… Мы для них – отработанный материал… А так только деньги… У меня впечатление, что мы живем только для того, чтобы платить, и не только в этом.
– Да, пожалуй, – отреагировал Роман Григорьевич, – Женщины совсем другие и никогда не поймут нас… Но мне кажется, Игнатьич, ты живешь без оптимизма.
– Ну и ты, Григорич… все равно не похож на Казанову.
– Это ты прав…
– С другой стороны, молодых женщин можно понять… Мы уже не можем доставить им того, что могут 40-50-летние.
– Египтяне считали, что душа беспола, и потому… получается бесполость – итог жизни…
– Возможно, Григорич, но не надо об этом… До меня еще это, слава Богу, не дошло… И тебе не советую… Надо думать о здоровой жизни… без всяких там бесполых душ.
Роман Григорьевич посмотрел на соседа:
– Прав ты, Игнатич, как всегда… Только солнце, сердце и любовь дает человеку истинную свободу в жизни.
– Про сердце согласен: оно на все реагирует… Не случайно врачи советуют беречь его… Я вот уже два года, как бросил курить…
Роман Григорьевич вдруг опять завелся:
– А знаешь, был такой Леонардо Да Винчи… Так он считал, что самое благородное из наслаждений – есть познание истины.
– Ну, это…слишком высоко, – насупился Игнатич, – А скажу я тебе пословицей, правда, английской…
Роман Григорьевич улыбнулся. А Игнатич продолжал наступать:
– Нет ничего более странного, чем сами люди…
– Ты, завернул еще глубже… Я думал, что ты все сводишь к политике или власти…
– Не то чтобы… приходится задумываться, но так глубоко пока не ныряю, – потупился Игнатич.
– А помнишь картину в Третьяковке «Что есть истина?»
– Не помню…
– А не приходило тебе в голову, что человеческий разум – малая частица на планете, и потому более ограничен в сравнении с обширнейшем неорганическим.
– Что за чушь?