Книга Завтра нас похоронят - Эл Ригби

— И как… увидела?

Карвен кивнула.

— Ты себя очень плохо чувствуешь? — прошептала я. — Ланн тебя не бил?

Неожиданно хрипло рассмеявшись, она мотнула головой. Я облегченно вздохнула.

— Я больше так не сделаю. Прости меня.

— Ничего, — тихо отозвалась я. — Есть хочешь? Скоро ужин.

— Хорошо… — взгляд блеклых глаз остановились на моём лице. — Я постараюсь прийти. Но сейчас я полежу, ладно?

— Конечно, — откликнулась я.

Карвен забралась в поезд. Развернувшись, я побрела к костру. Возле седьмого вагона, где теперь жил Скай, меня окликнули:

— Ну как ты, принцесса?

Он сидел на ступеньках и внимательно смотрел на меня своими светлыми глазами. Волосы растрепал ветер. Хмурясь, я дёрнула плечом:

— Нормально, что со мной будет? Чего ты уставился?

— Да так, — неопределённо отозвался Скай. — Ты торопишься или…

— Я сегодня не готовлю, — сказала я, подойдя, забралась на ступеньки и села рядом с ним.

— И… нам нужно поговорить.

Он молчал. Неожиданно было не услышать от него никакой шутки. Он просто ждал, поглядывая на меня. А я собиралась с мыслями: такого мне говорить ещё не приходилось. Нет… не могла я на это решиться. И тоже молчала, как самая настоящая идиотка.

— Скай… — наконец я с трудом разомкнула пересохшие губы. — Слушай, я… я сегодня очень сильно испугалась, я думала, Коты нас убьют. И вообще…

Это было странное ощущение. Вокруг дул холодный-холодный ветер, но рядом с лётчиком я его совершенно не чувствовала. Было тепло, и мне хотелось прислониться к его плечу, но я не шевелилась. Всё-таки он был чужаком. Взрослым. Из другой страны, и…

— Я очень устала, — слова сорвались с губ сами. — Прости, что я тебе говорю, но сегодня я это очень остро поняла. Я не хочу больше быть вожаком. Клыков не хватает.

Теперь его прищуренный взгляд был устремлён вдаль, на озеро. Я потянула Ская за руку:

— Ответь мне хоть что-нибудь.

В ветреной тишине слова прозвучали необыкновенно отчётливо:

— Хочешь, я буду с тобой?

— Всегда?

— Всегда.

Теперь он наконец повернул ко мне голову. Светлые волосы падали на лоб, выражение лица было серьёзным. Он не шутил. Протянув руку, осторожно привлёк меня к себе, и я всё же прислонилась щекой к ткани куртки. Скай наклонился и поцеловал меня в макушку. Странно, но… он не требовал от меня ответа. И когда я глухо произнесла: «Мне нужно подумать…», отозвался:

— Хорошо, принцесса.

Он хотел убрать руку, но я удержала её. Прикрыла глаза, вслушиваясь в отдалённый гул голосов. Странно… но сейчас я не ощущала того, что писали во всех этих книгах, которые я в детстве читала тайком от мамы и папы. Сердце не стучало в бешеном ритме, в животе не порхали бабочки, и румянец на моих щеках был вызван только резкими порывами ветра, похожими на рваные удары кнута. Наверно, за день я просто слишком замёрзла и устала. Думать так было проще, чем бояться, что я ещё и разучилась к кому-то привязываться.

Инспектор

[Надзорноe Управлeниe. 21:05]

Конечно, он не смог бы теперь уснуть. Эта ночь тянулась вечно. Патрульные уехали исполнять приказ, и в управлении остались только Карл и Рихард.

Ларкрайт сидел за своим столом и невидящими глазами смотрел на давно уже заполненные отчёты, пересмотренные дела, принятые и отклонённые заявления о пропавших. Ему казалось, он сходит с ума. Потому что он не слышал даже треска рации, по которой он должен был держать связь с патрулём. Он не слышал тиканья часов и шума очень редких в такое позднее время машин. Он прислушивался лишь к звуком из кабинета Ланна, пытался уловить хотя бы шорох… но там стояла полная тишина.

Нет, туда ни в коем случае нельзя идти, это первое правило выживания в управлении. Не подходить к Рихарду, если он не зовёт сам. Ни в коем случае не подходить. Тем более, теперь.

Спайк, которого инспектор, как и довольно часто, взял на работу, тихо заскулил. Подойдя, Ларкрайт зажал ему пасть, шепча:

— Тихо, приятель… не надо.

Но пёс чувствовал то же, что хозяин, — и поскуливание постепенно превращалось в глухой вой. Вздохнув, Ларкрайт выпустил Спайка на улицу — может, прогулка по двору заставит его успокоиться. Прикрыв дверь так, чтобы пёс сам мог вернуться, когда захочет, Карл подошёл к двери кабинета и прислушался: по-прежнему тишина. Он был напряжён настолько, что различил бы даже стук поставленной на стол бутылки коньяка, даже чирканье спички или мимолётный скрип оконной рамы… но он не слышал ничего.

«Не подходить, пока я не позову тебя. Не делать ничего без моего приказа. Подчиняться. Понял?»

Он всегда исполнял приказы. Все до единого. Но кажется… сегодня у него не было на это сил. Карл осторожно толкнул дверь, не надеясь, готовый отступить. Дверь была не заперта, сухой щелчок ручки напомнил звук винтовочного затвора.

Ланн, ссутулившись, сидел в кресле. Пустой взгляд был устремлён куда-то в одну точку. С безвольно опущенной правой руки, так и не перевязанной, всё еще капала кровь, но Ланн этого не замечал. Инспектор сделал несколько робких шагов вперёд, ожидая — броска, удара, выстрела, какой-нибудь брани… но Рихард молчал.

— Комиссар, — тихо позвал он.

Ланн не повернул головы, и Ларкрайт подошел вплотную. Опустился на колени, чтобы заглянуть Рихарду в глаза. Некоторое время не двигался, потом робко протянув руку, коснулся плеча. Вдруг пальцы Ланна сжали его запястье так крепко, что Карл не сумел сдержать вскрика. И это вернуло комиссара к реальности — взгляд снова стал осмысленным, зажёгся знакомой яростью. Резко выпрямляясь и рывком поднимая инспектора с колен, он спросил:

— Ты забыл приказ?

— Я…

Все придуманные слова мгновенно вылетели из головы, сменившись тошнотворным страхом. Рихард пристально посмотрел на него, потом схватил и за вторую руку и наконец прорычал:

— Я тебя предупреждал. Не входи сюда просто так, особенно когда я зол на тебя, особенно…

Он осёкся, скривившись от боли. Глубокие раны на руке сильнее закровоточили.

— Вы поранились, — прошептал Карл, пытаясь хотя бы пошевелить пальцами, которые теперь были испачканы в крови Ланна. — Позвольте, я…

— К чёрту.

Ларкрайт закусил губу, упрямо не отводя взгляд, твёрдо произнёс:

— Вы поранились о стекло, и у вас может быть заражение крови. Позвольте мне помочь. Вам… не восемь лет.

Рихард неожиданно расхохотался, услышав эту недавно сказанную им самим фразу. Его смех звучал низко и угрожающе. Глянув на инспектора потемневшими от злости глазами, комиссар выразительно спросил: