Книга Не девушка, а крем-брюле - Татьяна Булатова

Гулька молча кивнула.

– Я не плачу! – провозгласила Юлька и разревелась.

– Бли-и-ин, Юлька, да что с тобой? – разволновалась Низамова, обняла ту за плечи и даже попыталась вытереть слезы: – Тушь потекла.

– Ну и что… – рыдала Хазова. – Пусть течет. Мне плевать. Вообще, мне на все плевать.

– Это правильно, – поддержала ее Гулька и для пущей убедительности плюнула с балкона вниз. По тому, как она это сделала, стало ясно, что данный вид деятельности ранее ей знаком не был. Это она из благих побуждений, из любви к ближнему. Хочет плевать Юлька? Пожалуйста, плюнем. Лишь бы не плакала. – Юль, – вилась ужом Низамова. – Ну что ты? Что случилось-то?

Хазова молчала, пытаясь справиться с накатывающими на нее рыданиями.

– Ну, я прямо ничего не понимаю, – расстроилась Гульназ. – Может, тебе попить принести?

Юлька отрицательно покачала головой.

– Нет, все-таки принесу, – решила Низамова, просочилась в зал под последние аккорды любимой ладовской песни, схватила со стола бутылку с минеральной водой и незамеченной вернулась к Хазовой. – Будешь?

Юлька снова отказалась от помощи. Тогда Гульназ, недолго думая, набрала в рот воды и прыснула ею на хазовское лицо.

– У-у-ух! – вырвалось у Юльки. Она перестала реветь и уставилась на Низамову: – С ума сошла?

– Это ты с ума сошла. Все танцуют – она ревет. Иди сюда, тиле[9], – Гулька задрала свою футболку, обнажив плоский подростковый живот, и краешком начала вытирать расплывшуюся тушь. – Сейчас все сделаем, – любовно бормотала она и приводила Хазову в человеческий вид.

– Ты, прям, как мама, – прошептала Юлька и по тому, как у нее задрожали губы, Гульназ все поняла. Она вообще была странно чуткой эта норовистая татарская девочка.

– Чё ж, Юль, так бывает. Никто ж не виноват… – утешала она, как умела. – У меня вон мать вообще пенсионерка, уже сколько лет, – сознательно преувеличила она материнский возраст. – Тоже не знаю, сколько проживет. Смотрю вот и думаю: как бы сиротой не остаться. А абика? – с упоением терла она Юлькины щеки. – А абика вообще – полезное ископаемое: то ли встанет утром, то ли нет. Так что я тебя понимаю. Как сама подумаю, не могу прям…

Хазова во все глаза смотрела на вошедшую в роль будущей сиротки Низамову и думала: почему именно она? Не Василиса, ее одноклассница, а эта приблудная все время оказывается рядом в тот момент, когда ей невыносимо плохо.

– Да и сама могу умереть в любой момент, – увлеклась Гульназ. – От сердца.

– Мама тоже от сердца, – прошептала ей Хазова. – У папы сердце всегда болело, а умерла она. Он даже сказал: «Вместо меня».

– Вон оно что, – удивилась Низамова и с пристрастием оглядела покрывшееся пятнами Юлькино лицо. – Припудрить бы тебя… Жалко, нечем. Или у тебя есть?

– Нет, – Хазова была не из запасливых.

– У Васьки есть, – обнадежила ее Гульназ и тут же, ввалившись в зал, потребовала на балкон Ладову.

– Она этого вашего укладывает, – сообщил заскучавший в ожидании возлюбленной Бектимиров. – Может, пойдем?

– Подожди, – отмахнулась от него Низамова. – А Наумова где?

– Это которая в голубом? – уточнил Ильсур.

– Ну…

– Тоже, наверное, укладывает. А может, сушит…

Объяснения Бектимирова Гульку не удовлетворили: она решила удостовериться и для этого направилась прямехонько в комнату Василисы. Так и есть: на старой деревянной Васькиной кровати мирно полеживали два молодых человека: мокрый, как птенец, Тюрин и довольный Вихарев. При этом Илью так знобило, что он пытался завернуться в плед с головой: смотреть на людей было неловко. Зато Сергею по-прежнему хотелось праздника, поэтому он покачивался на пружинном матрасе Ладовой вверх-вниз, вверх-вниз.

– Не надо было их вместе класть, – Ленка была недовольна созданными для Тюрина условиями.

– Может, каждому отдельную комнату выделить? – вступилась за поникшую Василису Гулька. – Я бы их и на кровать класть не стала. Больно жирно будет: сначала нажрутся – потом спать укладываются. Домой пусть идут.

– Мне-то что? – пожала плечами Наумова. – Пусть Юлька своего берет и идет.

– Я никуда не пойду, – сразу предупредил всех Вихарев и истошно заорал: – Юлек!

– Тихо! – шикнула на него Ладова, подумав о соседях через стенку.

– Юлек! – продолжал вопить тот, пытаясь перелезть через дрожавшего Тюрина.

– Не ори! – в один голос рявкнули на него Василиса с Ленкой.

– Не буду, – тут же подчинился им Вихарев и попросил: – Только этой меня не отдавайте.

– На фиг ты мне нужен? – Низамова сразу догадалась, о ком речь. – Лежи, давай! – Она еле удержалась, чтобы не двинуть ему в оставшийся целым глаз. – Вась, пудру дай. Кое-что замаскировать надо, – таинственно произнесла Гулька и, не дождавшись ответа, без спросу начала копаться в ящике письменного стола.

– Что? – тут же заинтересовалась любопытная Наумова и забыла об ущемленных интересах Тюрина.

– Много будешь знать – скоро состаришься, – ехидно улыбнулась ей Низамова и вместе с пудрой выскользнула из комнаты. Ленка сразу же направилась за ней.

– Я тоже пойду, – объявил Вихарев и попытался перелезть через трясущегося Илью.

– Не надо, – очень строго произнесла Ладова и присела на краешек собственной кровати.

– Я чё, сюда спать пришел?! – из последних сил возмутился Сергей и, уткнувшись в спину Тюрину, засопел.

– Уснул, – прошептала Василиса и почувствовала на себе тюринский взгляд. – Ты чего?

– Извини, пожалуйста, – чуть слышно взмолился Илья и тут же отвел взгляд в сторону: действительно, было стыдно.

– Да ладно, – по-житейски ответила Ладова. – Бывает.

– Со мной такого не бывает, – признался Тюрин. – Я водку вообще пил в первый раз.

– Так не надо было, – поздновато посоветовала Василиса.

– Задним умом и я крепок, – к Илье стала возвращаться присущая ему ирония, и он решил во всем сознаться: – Между прочим букет был для тебя.

– Для меня?! – поразилась Ладова.

– Для тебя. Не донес.

– Бывает, – постаралась войти в его положение Василиса.

– Ленку встретил у подъезда, – немного исказил истинное положение дел Тюрин. – Она спрашивает: «Это мне?» Ну и что мне оставалось делать?!

Ход, конечно, Илья сделал великолепный: в Ладовой тут же проснулось сочувствие к пострадавшему.

– Ясное дело, ничего, – с готовностью заверила его Василиса и покраснела от удовольствия: сама мысль, что букет, который она увидела в руках у Наумовой, предназначался ей, была на удивление приятна и грела душу.

– Значит, ты меня понимаешь?