Книга Тайна "Красной Москвы" - Ольга Тарасевич

На самом деле все было не так. Они, наверное, сидели-бухали, потом Антон вышел, позвонила я. Савицкая схватила трубку, назначила встречу. То, что у нее был трезвый голос, — еще ничего не значит. Мне доводилось видеть таких артистов-алкоголиков, которые бутылку жахнут — и держатся, как трезвые. А тут еще и профессиональная актриса… В общем, Катя договорилась со мной встретиться, объяснила, как проехать к ее дому. Я подорвалась, поехала — а Антон понял, что скоро его драгоценную кто-то увидит в неприглядном состоянии. Вот он на пару с массажисткой меня из дома и выставил…

Придется отложить визит к Кате. Наверное, скоро они протрезвеют и будут более адекватны. Ну а пока не вламываться же мне в их таунхаус, в самом деле…

* * *

Моей «Тойоте» двенадцать лет, но расставаться с ней я пока не планирую — машинка бегает отлично. Да и спокойнее оставлять «старушку» на парковках — меньше вероятность, что грабители польстятся.

Со старинным флаконом «Красной Москвы» я сделала то, что и полагалось сделать Станиславу Орехову, — положила его в банковскую ячейку, для аренды которой, как оказалось, требуется всего десять минут.

Снапа я решила взять с собой.

А вдруг убийца опять решит покопаться в нашем доме?

Бог с ними, шмотками и прочими вещами — на новые заработаем. А вот глупый приветливый любвеобильный в отношении жуликов Снапуня — он такой один. Я его очень люблю и хочу, чтобы он был рядом со мной как можно дольше. Один раз псу повезло. А больше я рисковать своим питомцем не намерена.

Часто крупные собаки любят ездить, как люди, прямо на сиденье. Сто раз видела — сидит важный лабрадор или овчарка рядом с хозяином, и пес даже пристегнут ремнем безопасности. Но мой Снапуня, должно быть, философ. Думает: чего он там в этих окнах не видел? Зачем сидеть, когда можно лежать?! В машине Снап облюбовал себе место на полу перед передним пассажирским сиденьем. Я максимально отодвигаю кресло, Снап укладывается, а морду норовит водрузить на сиденье, как на специальную подставку. Так ему удобнее за мной присматривать и многозначительно шевелить бровями. Я решила, что лучше уж пусть пес поскучает во время моих встреч в машине, чем я буду постоянно нервничать, жив ли мой глупый любимый песик, оставленный в коттедже.

Мы едем в офис к Полине Уткиной, расположенный в районе станции метро «Университет».

Впрочем, едем — это громко сказано. Дороги забиты пробками, и максимальная скорость, которую мне удалось набрать в городе, пока составляла километров сорок.

— Я думаю, это будет формальный визит, — сообщила я Снапу, который тут же сделал брови «домиком» и посмотрел на меня с нескрываемым обожанием. — Она так радостно меня пригласила приехать, сказала, что готова помочь. У людей есть такое выражение — «нутром чую». Вот и я нутром чую, что Полина — не та женщина, которую я пытаюсь вычислить. Мне кажется, она — хороший человек.

Еще на посту охраны офиса стало понятно: финансовые дела госпожи Уткиной обстоят замечательно. Холл выглядел стильно и дорого, охранники с неожиданно интеллигентными лицами ненавязчиво улыбались, но работу свою делали внимательно. Пока они проверяли мою сумочку (что-то в ней звенело, несмотря на вроде бы уже извлеченные ключи и мобильник), я рассмотрела дорогую кофемашину, удобные кресла, высокие ухоженные живые растения. И мысленно поставила Полине «плюсик»: похоже, она заботилась о людях, которых нанимала на работу.

Я вошла в ее кабинет и еле удержалась от восхищенного возгласа. Лет пять-семь назад, когда я еще была редактором, а Полину бросил ее олигарх, в нашем издании печаталось много статей о скандальном разводе.

Тогда это была полная женщина с потухшим взглядом, в абсолютно не подходящем для такого телосложения свитере в обтяжку, на заплаканное лицо спадали растрепанные неухоженные волосы. Сейчас мне протягивала руку худенькая блондинка с безмятежными аквамариновыми глазами, загорелая, в ослепительно-белом пиджаке, красиво подчеркивающем смуглость кожи.

И еще она очень странно пахла.

Запах был тонкий, приятный, дорогой. Я поняла, что это настоящие качественные духи, сегодня такие достать сложно. Их надо всего капельку, и они будут держаться долго, заполнять своим шлейфом большое помещение, и при этом оглушительно-удушающего эффекта не будет; окружающие просто станут заинтересованно поводить носами и вертеть головой по сторонам, пытаясь увидеть тот самый потрясающий благоухающий букет живых цветов, аромат которого кружит голову…

Странность же этого запаха заключалось в том, что он, как машина времени, стал уносить меня куда-то очень далеко, в перестроечные годы. Я вдруг увидела себя, еще школьницу, нагло заявившуюся на пресс-конференцию популярной музыкальной группы без аккредитации, зато с новеньким диктофоном (денег тогда у нашей семьи было в обрез, родители собирались подарить мне новую зимнюю куртку, но я выпросила диктофон). Мне очень страшно, что у меня потребуют журналистское удостоверение. А ведь его нет и в помине, я еще учусь в школе, статью делаю на свой страх и риск, потом планирую ее проталкивать в какое-нибудь издание. Но вроде бы никто не обращает на меня никакого внимания. Вокруг девушки-журналистки с этими ужасными проявлениями модного шика тех лет — выкрашенными и начесанными челками, тоннами косметики, лосинами и лохматыми турецкими свитерами…

Ничего не понимаю.

Аромат красивый, шикарный.

Но при чем тут эти картинки?

— Думаете о моих духах? — догадалась Полина и кивнула на комнату отдыха. — Пройдемте, покажу вам свою коллекцию. Вижу — оцените.

За Полиной я прошла в большой зал, наполненный хрустальным кондиционированным воздухом, и ахнула.

Да это же настоящий музей парфюмерии!

Сотни флаконов были расставлены в специальных стеклянных шкафах с плотной тонировкой.

Я сразу вспомнила рассказ Орехова о том, что для сохранности духов надо обеспечить отсутствие света. И поняла, что тонированные стекла как раз эту задачу успешно решают. Действительно, когда парфюма столько — надо заботиться о том, чтобы духи не испортились. Потому что использовать все это многолитровое парфюмерное богатство за пару лет, в течение которых формула духов сохранится при любых условиях, изначально невозможно.

— В этом шкафу у меня арабская парфюмерия. Обожаю арабов, роскошные флаконы, дорогое сырье. Они умеют производить впечатление, — Полина достала с полки белоснежный прямоугольный флакон и вопросительно посмотрела: — Нанести вам на кожу или на блоттер?

Я подтянула рукав свитера и вытянула руку:

— На кожу.

— Правильно. — Полина хрустнула золотистым округлым колпачком-башенкой, осторожно пшикнула на мое запястье. — Бумага никогда так не покажет парфюм, как кожа. Тем более вы сегодня туалетной водой не пользовались.

Аромат раскрылся волшебно — белыми цветами (пионом, жасмином, возможно, ландышем) с легкой кислинкой.

Я с наслаждением понюхала запястье и подумала о том, что ведь Полина права, парфюмом сегодня я не пользовалась. После всей этой истории с Ореховым моя любовь к ароматам, похоже, закончилась. Прежде мне было бы некомфортно выйти из дома, не брызнув на шейку любимых духов. А сейчас вот умчалась — и даже не заметила.