Книга Ваши дети - не ваши дети - Павел Эрзяйкин

Родителям стоит задуматься о том, что они хотят от своих ролей («я – папа», «я – мама»), тогда будет проще определиться с тем, какие качества уместно проявлять с детьми. Не все, что уместно и необходимо на работе, нужно нести домой. Например, ваш опыт управленца привел вас к выводу, что люди склонны к вранью, лени, кражам и их нужно постоянно контролировать и подгонять, чтобы они нормально работали. Но это никак не относится к вашим детям, они еще не подлые, не ленивые, не воруют, и с ними не нужно обращаться как с подчиненными. Они совершенно другие. И не нужно пытаться быть «хорошим примером» – будьте примером удачной, счастливой и успешной жизни.

Взрослый ребенок поступил в университет, и его тут же понесло – наркотики, тусовки какие-то. Я понимаю, что это его жизнь, но точно знаю: то, что он сейчас делает, не приведет его к результату, это ошибочные действия, которые могут затянуться на год, два, на десять лет. Как родитель, разве я могу позволить, чтобы мой ребенок, обколотый, валялся под лавкой?

Первое, что нужно сделать, – принять: все, что на данный момент проявляется в вашем ребенке, сделано вами. То, что выросло, вы поливали, удобряли, и не важно – пассивно или активно. Выросло яблоко, а яблоня – это вы. Да, нам горько и страшно видеть, когда наши дети идут в никуда, но это создано нами. И когда мы ребенка растим со словами «главное, чтобы ты жил хорошо», а он вырастает наркоманом, вспомните свои действия. Потому что наши действия и наши слова порой расходятся так, что не пересекаются уже никогда. Мы говорим одно, а делаем все наоборот, мы даем жизнь, а потом ее забираем. И по нашим детям это видно.

§ 4.6. Притворство и ложь

Дети – нечто «большее», чем мы, взрослые. Мы категоричны, однообразны, акцентированы и живем ожиданиями. Взрослые хотят проложить рельсы и ехать напрямую к цели, но нелинейный мир такой схемы не принимает, и эти рельсы ведут вовсе не туда, куда те стремятся попасть. Дети не прокладывают рельсы – они свободнее взрослых, интереснее, искреннее, креативнее, гибче, беспечней, и у них очень много моделей поведения.

Дети знают, как вести себя с мамой, папой, бабушкой, на улице, в школе, и еще у них своя, частная жизнь есть. Ребенок понимает: если пытаться сломать мамину линию, папину и всех остальных, получишь страх, боль, обструкцию, обиды, шантаж и угрозы. Безопаснее подыгрывать, и он начинает играть много ролей и очень быстро учится отвечать ту правду, которую хочет слышать от него взрослый. Мы сами учим детей врать и скрывать от нас свою настоящую жизнь. Например, хотим, чтобы, придя из школы, они тут же садились за уроки, звоним им с работы, контролируем, они нам подыгрывают, говорят, что делают уроки, и мы успокаиваемся. А чем они там дома на самом деле занимаются – нам неинтересно, нам нужно только успокоиться, снять тревогу.

Нас радует то поведение ребенка, где он нам подыгрывает, оправдывает наши ожидания и подтверждает нашу правоту. Когда он нам подыгрывает, нас это забавляет – мы радуемся, дарим ему конфетки, любим его, тискаем, ведь он такой «хороший» ребенок. А что у него внутри, как он себя чувствует, о чем мечтает? Это нам не нужно. Подарили машинку: «Ты чего не радуешься моему подарку? Ты должен радоваться и улыбаться». Сестренка родилась: «Теперь ты должен ее любить». Так мы тупо обучаем эмоциям. Спросите: что с вашим ребенком в действительности происходит, что творится в его душе, в мире его ценностей, что происходит у него внутри? Но, как правило, взрослым это совершенно безразлично.

Мы ведем себя неискренне, даже где-то подло, обращаясь с детьми, как с куклами. По большому счету, для нас самое главное в воспитании – чтобы ребенок произносил «правильные» ответы, которые мы хотим слышать. Порой мы даже боимся того, что можем услышать от детей. Когда они пытаются поделиться с нами, мы говорим: «Да ну, ерунда». Говорим так от страха или из-за высокомерия и, конечно, обижаем их тем самым. Ребенок запоминает: когда он признается в том, что чего-то боится или во что-то влюблен, то получает оценку – «хороший» или «плохой», «правильный» или «неправильный». Вся его искренность оборачивается для него тем, что он слышит про себя что-то подобное: ты гадкий, пошлый, трусливый, глупый… Мы просим, чтобы дети доверяли нам свои тайны, они это делают, а когда мы идем в гости, то все там выкладываем. Бывает и так: ребенок что-то доверил маме, а она пошла и папе рассказала. После нескольких таких ударов ребенок вообще перестает открываться родителям и становится холодным, лживым, циничным и отстраненным. Дети очень быстро адаптируются и понимают, что можно говорить взрослым, а что – нет.

«Скажи правду», – потом просишь ты, но он-то знает, что правда тебе не нужна – ты просто хочешь услышать нечто, что тебя успокоит, некий «правильный» ответ. Такие вопросы с ожидаемыми ответами напоминают Единый Родительский Экзамен. Ответил «неправильно» – «не пойдешь никуда», ответил «правильно» – мы умиляемся и чувствуем радость, что не зря воспитывали. Точно так же мы учим детей нас любить и в доказательство любви требуем плача, капризов, просыпания по ночам, болезней – требуем, чтобы любовь была в той форме, в которой мы придумали ее как проект. И ребенок знает: чтобы мама не сомневалась в том, что ее любят, надо плакать, вешаться ей на шею, скучать по ней, ныть, тосковать и лезть к ней в постель по утрам. И все эти истерики в садике по утрам – спектакль для родителей. Ребенок понимает: когда он плачет, хватает маму за ногу и тащится за ней по полу – мама втайне рада, что ее так любят. И как только она уходит, ребенок спокойно заходит в группу и начинает играть. И все дети понимают этот спектакль, потому каждый старается показать своей маме, как она значима и нужна, потому что без этого она вообще никто. Это кажется безысходным, категоричным? Но так и есть.

Дети притворяются, врут, играют с нами в наши игры, потому что заботятся о нас. Думаешь, ты о них заботишься? О них не надо заботиться – забота тебе самому нужна. Забота о маме со стороны ребенка проявляется в том числе и в форме истерик. Мама уже забыла, что она человек, женщина, жена, поэтому, чтобы почувствовать себя чем-то большим, ей нужны эти публичные унижения со стороны ребенка. И когда дети говорят о своих главных желаниях и формулируют их «я хочу, чтобы мама не плакала», «хочу, чтобы ей было хорошо», «хочу, чтобы мама была красивая», «хочу, чтобы мама всегда улыбалась» – это они тебя обслуживают. Своим участием и нежностью ребенок подстраивается под твои модели, потому что ему не сложно и не жалко – он еще пока так изобилен, что его хватает на всех. Он знает, что если сейчас с тобой посидеть и делать все, что ты хочешь, то потом тебя можно будет оставить и пойти наконец-то поиграть в то, что самому хочется. Дети готовы учиться на тройки, быть дебилами и больными, лишь бы мамы были счастливы, лишь бы они были правы, лишь бы им было хорошо.

Притворство может проявляться в подражании окружающим, но это всего лишь способ познания. Единственный способ что-то познать – соединиться с этим, почувствовать, что в этом есть для меня лично. Сначала ребенок копирует персонажей мультфильмов, затем реальных людей – в этом его рост. Моя младшая дочь копирует свою подружку, и дочери это нравится. Подружка постоянно эпатирует – я понимаю, что у нее есть потребность во внимании, которого ей, видимо, не хватает. Дочь видит, что приемы подружки работают, перенимает их и использует. Если я буду к этому ревниво относиться, подражание в поведении дочери закрепится как способ манипуляции мной. Но я принимаю тот факт, что дочь просто ищет себя, и меня это не пугает, она познает мир, открывает и познает себя. Знаю, что рано или поздно она оставит из чужой модели поведения лишь самую эффективную часть, а остальное отомрет как неуместное, ненужное и бесполезное.