Книга Зак и Мия - А. Дж. Беттс

Так что же от меня осталось, если не осталось красоты? Я не умная, не добрая, не талантливая, не творческая личность, не смелая, не смешная. Я – ничто.

Вода остывает. Пальцы сморщились гармошкой. Я с усилием выбираюсь из ванны, придерживаясь за раковину. На полу остается одинокий мокрый след. Завернувшись в халат Бекки, я краду несколько тампонов из верхнего ящика тумбы. Один тут же использую. Потом, взяв костыли, иду к себе сквозь коридор и прикрываю дверь. Сажусь на кровать.

Натягиваю трусы. Встаю на одну ногу и скачу на ней, чтобы поднять рубашку.

Короткий стук, и он не дожидается ответа, заходит, а я не успеваю спрятаться или прикрыться, а он не успевает скрыть удивление, и мне кажется, что даже отвращение, но тут он отворачивается к стене, а я начинаю орать на него, прикрыв руками грудь, хотя дело не в ней, а он бормочет: прости прости я не хотел прости все хорошо, но я продолжаю орать, потому что он видел, видел меня как есть, а я видела его лицо при этом, и это ужасно, невыносимо! Он подталкивает в мою сторону халат, я тут же накрываюсь им, а он начинает подбираться ко мне, медленно, вытянув руки, как к испуганному животному, повторяя «все хорошо, все хорошо», а я ору, чтобы он не приближался.

Я хочу выпрыгнуть из окна и бежать, куда глаза глядят, но, черт побери, не могу, а он уже близко, он слишком близко, и я начинаю лупить его кулаками.

– Кто так делает! Чего ты вламываешься, как…

– Прости, я не хотел.

– Не смотри на меня так! Не смотри…

– Мия, правда, все хорошо.

– Нет, все плохо! Ненавижу тебя!

Я отталкиваю его с такой силой, что он отлетает к шкафу. Внутри бряцают вешалки, а он говорит:

– Не надо меня ненавидеть.

– А я ненавижу! И тебя, и это место, и твою Бекки, и маму, и что все такие охренительно заботливые, будто все нормально, но это же неправда, Зак! Ненавижу тебя, и ты меня тоже на самом деле ненавидишь!

– Вот это – неправда.

– Ты думаешь, что я уродина!..

– И это неправда.

– Да ты послушай себя, ты же врешь!

Он вздыхает так, будто это физически больно.

– Нет, ты правда – девять из десяти.

– Тогда почему ты не хочешь меня?!

– Ч-что? Ну нет… просто не так же…

Я выдергиваю лампу из розетки и швыряю в него. Он не отходит в сторону, позволяя лампе влететь ему в плечо. Позволяя сделать себе больно. Потом он молча подбирает осколки и уходит.

Слышно, что в коридоре всполошилась Бекки.

– Я сам виноват, – говорит он. – Вошел без стука. Хотел рассказать про Шебу.

Ненавижу его.

Позже Бекки сама тихонько стучится ко мне. Но я усвоила урок: дверь заперта. Я сижу на полу. Я не знаю, куда мне себя деть.

– Наша альпака Шеба родила сегодня девочку, – говорит Бекки. – Хочешь посмотреть?

Всех их ненавижу.

Зак

Я выхожу пораньше, взглянуть на детеныша альпаки в яслях. Она пушистенькая, как цыпленок. Десять часов от роду, а она уже стоит на шатких ножках.

Заглянув к остальным животным, я нахожу мертвого петуха. Он был старый. Я открываю курятник и достаю его, потом иду по тропинке к дальнему забору и перебрасываю петуха в кустарники. Сегодня я не дождусь лисицу, но знаю, что она где-то рядом.

– Не воруй живых, – кричу я через плечо, словно с лисой можно договориться об обмене. Ешь птицу, не тронь детеныша. Я обманываю себя, веря в то, что у убийц есть совесть.

У некоторых – возможно.

Но не у всех.

Некоторых не волнует ни возраст жертвы, ни невиновность. Некоторые приходят среди белого дня или в воскресное утро и забирают жизнь человека, который просто ехал себе с пляжа в машине, в соленых после моря шортах, с доской в багажнике. Человека со шрамом в форме буквы «С». «С» – значит Сэм.

Мама заходит в сарай, где я покрываю дерево лаком, чтобы рассказать плохую новость. Папа и Эван загружают ют на улице.

– Нина звонила, сказала, что ты захочешь знать. Он не мучился.

Я задумчиво отдираю засохший лак с ладони. Знать бы наверняка, что он не мучился. Но как это можно знать?

– Сам знаешь, прогноз был не очень оптимистичный, ну и вот…

Да, и все-таки прогноз подразумевал еще хотя бы двенадцать месяцев облучения и операций, обследований, надежды. Прогноз не обещал внезапного сердечного приступа в трех километрах от дома. Успел ли он нажать на тормоза? Понять, что происходит? Заметить, что играют в эту секунду по радио?

– Успел проехать напоследок на любимой доске, – говорю я. Голова кружится. Надышался лаком, наверное.

– Он всегда так хорошо к тебе относился… – говорит мама и кладет мне руку на плечо. Я чуть дергаюсь от неожиданности, и она тут же замечает свежий синяк. – Что это, Зак?!

– Не обращай внимания, случайно стукнулся.

– Обо что?!

– А похороны будут?

– Да, завтра.

– В Перте?

– В парке Скарборо-Бич. Что-то меня волнует этот твой синяк…

– Я съезжу.

– Хорошо, – кивает мама и тут же начинает строить планы. – Остановимся у Триши…

К свежелакированной планке прилип волосок из кисточки. Я вытаскиваю его, как занозу.

– Я возьму Мию.

– Она разве не…

– Нет.

У меня перед глазами стоит не жуткая рана на ее ноге, а ее глаза. Она кричала, что ненавидит меня, но в глазах было другое. В них был ужас.

И я жутко за нее боюсь. Того, что она может сделать, во что может влипнуть. Я точно знаю, что она сбежит – и будет бежать от всякого, кому не все равно.

А мне не все равно.

Сэм умер, и я ничего не мог поделать, но Мия…

– Я отвезу ее домой.

Но ее уже нет. Бекки снимает с кровати постельное белье.

Все, что принадлежало Мии, исчезло, кроме мобильника и зарядки, воткнутой в стенку. Я беру его, включаю и иду к маминой машине. Читаю последние сообщения:

Мия, возвращайся. Мы со всем разберемся. Я же твоя мать.

За что ты ненавидишь меня? Я не виновата.

Я люблю тебя, Мия.

Я ищу ее на автобусной остановке, но все скамейки пустуют. До прибытия автобуса еще два часа.

Я по очереди объезжаю каждую улицу города, пока не нахожу ее. Белый парик сложно пропустить даже в толпе, а она стоит у полицейского участка и рассматривает объявления о людях в розыске. Я останавливаюсь и смотрю на нее. И до меня доходит: Мия хочет, чтобы ее нашли.