Книга Борель. Золото - Петр Петров

— Эх, старик, старик, носил ты меня маленького, а теперь вот мне пришлось нести тебя…

Кто-то монотонно затянул похоронный марш, напев которого и некоторые слова еще помнили с семнадцатого года…

28

В конторе с утра трещали телефоны: прииски переговаривались между собою об оконченном походе на Сунцова. На Удерке копошились люди в широких рабочих шароварах. Драга давно была готова и только сегодня дождалась работы.

Вот она начала. С высоты сквозь решетку землечерпалки стремительно летела мутная вода, разбиваясь в брызги. Крики людей и мерный гул мотора далеко оглашали окрестности прииска. Жены драгеров, служащие, молодежь и приискатели с Баяхты и Александровского пестрой толпой зашевелились по высоким берегам Удерки. Плыло яркое солнце. С гор дул горячий июльский ветер.

Лицо Валентины всякий раз, как показывался Яхонтов, цвело в улыбке.

Один за другим вперемежку послышались обеденные гудки.

Они вспугнули и погнали непривычных зверей и птиц.

Крутые берега запестрели, заколыхались людским наводнением.

Проталкиваясь сквозь толпу, Василий подошел к Яхонтову, который переобувался, сидя рядом с Вихлястым. Не успел директор подняться на ноги, как подкравшиеся драгеры с криком подхватили на руки его, Василия, Никиту и Вихлястого. По берегам разлилась волна криков…

Василий несколько раз приподнимался на холмик, размахивал в воздухе кепкой и пытался перекричать, но его не слушали.

И только когда от больницы показалась небольшая процессия с красными знаменами, все вспомнили, что сегодня, в день пуска драги, назначены похороны Качуры, Насти и Лямки. Толпа стихла и разрозненными рядами двинулась навстречу.

Могилы погибшим были приготовлены на высоком холме на берегу Пинчуги под тремя соснами.

Сначала тихо, а затем громче и громче раскатился по рядам скорбный гимн…

Настала пора, и проснулся народ…

Был теплый сырой вечер. Частый дождь сыпал как из сита, шелестя в высоких прибрежных травах. Прощались попросту, по-своему: покойников целовали в лоб и в губы; женщины плакали и причитали.

Последним говорил высокий шахтер с орлиными глазами — материальный с Баяхты.

Перебирая в руках кепку, глядя на Качуру, он дрогнувшим голосом сказал:

— Ах ты, мать честная! Свету не выдержал: только увидел, и дух вон… Ах, Качура, Качура!.. Окачурился!

Согнулся над могилой и долго не поднимал головы.

В этот же день газеты принесли известия о раскрытии на одной из факторий банды Сотникова, работавшей по указанию иностранных капиталистов.

Две драги, расположенные на расстоянии трех верст, с утра до сумерек будоражили и мутили смолянисто-серую воду Удерки. Скрип воротов и канатов далеко оглашал острые вершины хребтов.

— Отдай вправо! — слышалась команда старшего.

— Отпускай, отпускай, смелее!

Черпаки ныряли на дно и, поднимаясь на палубу, разбрасывали во все стороны брызги воды и мелкий речник. Визгливые ролики на верхнем барабане сверкали белыми молниями. Дружные взмахи барабанов, грохот машины и топот ног заглушали человеческую речь.

Яхонтов стоял около люка самой старой драги номер два и рассматривал поступающую из черпаков породу. С обожженного и слегка сморщенного лица директора не слетала строгая улыбка.

— Ты как именинник, — подтолкнул его подошедший Василий.

Яхонтов кивнул головой и, взяв его под руку, повел к бочке, в которую воронкой всасывалась порода. Вода в бочке кружилась центробежно и винтом выбрасывала на шлюзы, застланные сукном и рогожей, золотоносный песок.

Яхонтов осторожно тряхнул за край сукно и, присев на корточки, притянул к себе Василия.

Около бочки хлопотали двое рабочих в вымокших брезентовых тужурках.

— Старуха — кандидат на красную доску! — сказал он, наклоняясь к уху Василия.

— Как?

— А вот как! — Яхонтов вынул из бокового кармана блокнот. — Она дает лучшую работу… Она выполняет все показатели с превышением и пока не сдает темпа.

Василий стряхнул с руки желтую кучу песка и взял блокнот.

Они стояли на коленях, упершись плечо в плечо. Косясь на соседа, Яхонтов видел, как раздуваются ноздри Василия и морщится щека с засохшей на ней грязью.

— Мудрено ты высчитал, — выдохнул Василий махорочный дым. — Растолкуй, пожалуйста, что это за цифры?

— Здесь очень просто, — напрягая голос, начал директор. — Еще первый, очень талантливый статистик Глеб Успенский учил понимать за цифрами живую душу. Вот она здесь в показателях и заключается. В нашем деле и особенно во всем новом строительстве без этого не обойдешься. Ты, примерно, чувствуешь значение процессов? Надо чувствовать их, как звуки поэзии, чтобы волновали и захватывали.

Василий мотнул головой и сузившимися глазами уставился в мелко исписанные листы.

— Видишь ли, — начал Яхонтов, — драги вместе дали за этот год девяносто процентов выполнения нашего плана, а старуха идет впереди. По золоту она дает превышения на сорок два процента, по кубажу — шестьдесят три и по выработке часов — сто десять. Понял?.. А это вот показатели Баяхты и Алексеевского.

— Дай мне эти листы, — обрадовался Василий.

— Да ты можешь взять в конторе более полные сведения.

Солнце скатилось за вершину Баяхтинского хребта, оставив в тени половину участка, занятого работами. В тайге быстро темнело. От горного ветра сухо залепетали желтеющие листья осинников и берез. Холодная струя воздуха обдала рабочих.

— Шабаш! — раздался голос старшего на драге номер один.

Золотопромывщики с милиционером окружили шлюзы. Машина медленно выпускала пары, барабаны издавали резкий скрип.

— Выйдем на берег, — потянул Василий Яхонтова.

— Обожди, взвешивают добычу.

— С прибылью, — радостно рассмеялся старший, высокий человек с сухим лицом и длинными белесыми усами. — Вот она где, жила-то идет, Борис Николаевич… Не правду я говорил?

— Правда, — согласился Яхонтов. — Только далеко ли она тянется?

— За три версты ручаюсь… Я сам тут разведывал еще в пятнадцатом году. Сюда и надо углубляться.

— Ну, ну, — улыбнулся Яхонтов, пропуская вперед себя милиционера и казначея.

На отвесном обрыве трава уже напоминала ветошь. Рабочие садились кучками и, соскребая с одежды грязь, прикуривали от угасающих костров.

— Скоро на баковую, — сказал один из них, усмехнувшись проходившим Василию и Яхонтову.

— Почему? — не понял Василий.

— А слышь, как в хребтах запело. Вот-вот белая шуба упадет.