Книга Домино - Иселин К. Херманн

Чем ты, собственно, занимаешься? — спрашивает Чарли, не поворачиваясь и наклонившись над своей работой.

Хороший вопрос. Да, чем он, собственно, занимается? Это тебе!

Ты не должен дарить мне цветы! Чарли не из тех, кто долго обижается или варит суп из старых чувств.

Но он всегда начеку, если кто-то намекает, что он голубой.

Нет, розы не для тебя. Эрик ставит на прилавок кактус. Я подумал о тебе, когда купил его.

Маникюрщик бросает взгляд из-за плеча и говорит: я воспринимаю это как комплимент. Спасибо. Скажи мне, ты сидишь на диете? Ты заметно сбросил, черт возьми.

Чарли, я побежал!

Когда у меня появится вывеска? Его голос без труда заглушает шум проезжающих мимо автомобилей и звонок, который звенит, когда дверь открывается и закрывается.

Он стоит возле ее ателье. Звонит. Ее голос в домофоне звучит сдержанно.

Можно мне подняться?

Нет.

Можно я кое-что положу на лестнице. Что-то, что принадлежит тебе.

Да, хорошо. Она впускает его.

Он кладет на ступеньки огромный букет.

Детям сегодня не надо в школу, но она совершенно не успевает выполнить свою работу и поэтому взяла их с собой. Колетт сидит за столом и рисует. Фредерик лежит на диване и читает «Гарри Потера».

Мне нужно быстренько спуститься и кое-что взять! Когда она, немного запыхавшаяся, возвращается, в ее руках букет, не заметить который довольно трудно.

От кого эти цветы, мама?

От писателя, которого я фотографировала вчера.

Гм. Почему это?

Наверное, он был доволен тем, что я сделала. Позже она нарочито старается выложить фотографии жабы на большой стеклянный стол и спрашивает детей, какая из них, по их мнению, самая лучшая.

Да, но он ведь ужасно некрасивый, мама.

Эти цветы от него?

Она кивает.

Мама, нельзя делать красивые фотографии некрасивых людей.

Колетт ошибается. Многие из них замечательные. Одна позже будет превращена в плакат, который развесят во всех книжных магазинах страны. Она думает о том, чтобы сказать детям, что они не должны рассказывать Франсуа о цветах, но достаточно умная, чтобы этого не сделать. В первый раз в жизни ей подарили такой большой букет. И никогда раньше она не была зла из-за того, что ей подарили цветы. Что он там себе думает?

Мадам Флёри, напротив, обрадовалась, когда он протянул ей первые в этом году фиалки, хотя она и пытается сделать вид, что это само собой разумеется. Еще бы!

Он бы хотел подарить ей немного длинных розовых роз, но он купил все, что были, и отдал их Сабатин, потому что ему очень хотелось и он просто не мог этого не сделать. Покупая фиалки, он думал о другом. О том, чтобы задобрить мадам. Получилось.

Эрик, несмотря на наши маленькие стычки, я решила, что мы продолжим сотрудничество.

Простите? Я не понимаю, как вы можете называть это сотрудничеством. Ваша часть работы в любом случае минимальна.

Ваша не намного больше. Кроме того, моя часть уж точно самая тяжелая, а именно — старость и слабость. Ну, ладно!

Сегодня они идут на вернисаж в Галерею Маэ. Мадам покупает гравюру присутствующего там художника. По дороге домой Эрик спрашивает, понравилась ли ей работа.

Нет, определенно нет.

Зачем же вы ее купили?

А кому еще нужны мои деньги? Защита кошек и кладбище собак — самые патетичные вещи, на которые обеспеченные одинокие люди могут тратить деньги. «Юнисеф», «Спаси ребенка», Красный Крест… это же чистый обман. Пока деньги доходят до нуждающихся, их становится меньше, если они и вовсе не оказываются в карманах бюрократов. Нет, Эрик, я не очень доверяю людям, но мне нравится, когда меня окружают радостные лица. Кроме того, я совершенно ничего не имею против того, чтобы прославиться. Понятно?

Здесь трудно что-то не понять, и они молчат, пока едут вверх на лифте. Он вешает ее пальто, она погружается в шелковый диван. Странно, Эрик. Если бы смерти не было, то я обязательно придумала, как умереть.

Глава 47

Можно подумать, что счастье связано с влюбленностью. Этим внезапным и непредсказуемым прыжком в самую основу жизни. Но в Париже понедельник. Почти вечер. Фотограф. Какая угодно, только не счастливая, потому что хочет быть только в одном месте. В единственном месте, в котором она быть не может. И недалеко оттуда мужчина, который ходит по комнате и вокруг своего стола вместо того, чтобы сесть и дописать рассказ. А ведь это работа, которую он обычно сдает так же легко, как читатели ее забывают. И вот другая женщина, которая, если нальет себе еще из квадратной бутылки, стоящей у нее на тумбочке, то совершит какую-нибудь глупость. Что-то, что она обещала ему никогда не делать. Это относится к телефону, который стоит у телевизора. Роз считает, и это, наверное, довольно характерно для ее состояния моментально расширенного сознания, что существует очевидная связь между бутылкой, телевизором и телефоном.

Женщина с изящными икрами. На диване. Знакома ли она с влечением и что она об этом знает? О чем она думает? Было ли ей когда-нибудь нужно просто услышать его голос? Сейчас! Или она вышла за него замуж, потому что он утешал ее и был с ней после того, как ее родители разбились. Или ей льстило то, что все их знакомые говорили, что они красивая пара?

А одна подруга сказала ей, что их будущие дети наверняка будут красивыми? Вышла ли она замуж, потому что так делают все?

«В былые времена», говорим мы и тем самым можем подразумевать действительно очень далекие времена, делая более или менее корректную отсылку ко всему, начиная с доисторического периода до раннего Ренессанса и Французской революции. «В былые времена, когда мы ездили с детьми за город по выходным», может сказать только что разведенный, говоря о прошлом лете. «В те времена, когда мы все еще использовали дискеты» и, конечно, «тогда, до 11 сентября». Это не те мысли, которые приходят в голову Роз, когда она сидит здесь, перед квадратной бутылкой, перед мелькающим экраном и немым телефоном. Просто она так сильно скучает по тем временам, когда у них была своя собственная азбука Морзе с фонариками из окна в окно ночью, как только начинало темнеть. Как дети. Как двое тайных влюбленных: «-.-» = «Я скучаю по тебе». «…» = «Спокойной ночи» и секретным «-..-». Роз достает свой большой черный фонарь. Батарейки протекли и не пригодны для использования. Когда она вставляет новые, то понимает, что помнит только эти три сигнала. Во всяком случае, сейчас. Но в былые времена у нас было больше двадцати пяти! А когда-то и еще больше. Токе, почему ты не отвечаешь? А?

Он не отвечает. Свет горит в его комнате, шторы сдвинуты. Уже полночь. Он сидит за своим письменным столом. Смотрит в потолок. Перед ним открытый блокнот, и половина предложения аккуратно написана в верхней части страницы. Сегодня понедельник. Нет, вторник. Увидятся ли они сегодня? Руки на столе. Ладонями вверх. Ее бедра. Губы, уткнувшиеся в его ладонь. Он должен писать. Не думать о ней. Думать о всяких пустяках, о пустяках, которые ему нравятся, всегда было хорошим способом освободить голову. Вот монета, которая у него все время в кармане, лира с дыркой посередине из какой-то бывшей североафриканской французской колонии.