Книга Великие истории любви. 100 рассказов о большом чувстве - Ирина Мудрова

Многие современники называли Екатерину Ивановну олицетворением неистощимой доброты, удивительным сочетанием тонкого ума и доброго сердца.

До царского Манифеста об амнистии декабристам Екатерина Трубецкая не дожила 2 года. Ее не стало 14 октября 1854 года, она скончалась от тяжелой болезни легких рано утром на руках у мужа.

После Манифеста об амнистии старый князь не хотел уезжать из Иркутска, согласился уехать только во имя необходимости дальнейшего образования сына Ивана, которому в 1856 году было всего 13 лет. Перед отъездом Трубецкой до потери сознания рыдал на могиле жены. Его, бесчувственного, посадили в возок и увезли из Сибири навсегда. Он умер в Москве в возрасте 70 лет 22 ноября 1860 года.

Мария и Сергей Волконские

Княгиня Мария Николаевна была дочерью известного героя 1812 года, Н.Н. Раевского. В 18 лет, покорно, по воле отца, она вышла замуж за генерала князя С.Г. Волконского, бывшего членом тайного общества. Муж был гораздо старше ее — в год свадьбы, совпавший с восстанием декабристов, ему исполнилось тридцать семь лет. Он был некрасив, но весьма знатен и богат. «Мои родители думали, что обеспечили мне блестящую, по мнению света, будущность», — писала Мария Николаевна в конце жизни. Оказавшись женой немолодого генерала, Мария Николаевна, по существу, не успела даже как следует узнать его до ареста в январе 1826 году, так же как почти совсем не знала до свадьбы. Молодые супруги провели вместе три месяца, и, видимо, между ними не было согласия. Известно, что Мария жаловалась братьям и сестрам на поведение Волконского, который был иногда резок, избегал ее и даже был «несносен».

Сергей Волконский служил во 2-ой армии, которая находилась в Тульчине, и был членом Южного общества. Вступив в заговор в 1819 году, генерал-майор Сергей Волконский, которому к тому времени уже исполнился 31 год, полностью попал под обаяние и власть 26-летнего ротмистра Павла Пестеля. С 1821 года Пестель был признанным лидером Южного общества. Вместе с Пестелем Волконский начинает готовить военную революцию в России.

В ноябре 1825 года Волконский узнал о тяжелой болезни и последовавшей затем смерти Александра I на несколько дней раньше, чем высшие чины во 2-й армии и столицах. Этой информацией Волконский поделился с Пестелем, своим непосредственным начальником по тайному обществу. 29 ноября 1825 года Пестель вместе с Волконским составил хорошо известный в историографии план «1 генваря» о немедленном революционном выступлении Южного общества. План этот осуществлен не был: за две недели до предполагаемого выступления Пестеля арестовали. К самостоятельным же действиям в заговоре Волконский готов не был. 7 января 1826 года Сергей Волконский был арестован. 14 января князя Волконского привезли в Петербург и привели на допрос к новому императору Николаю I. Волконский хотел взять на себя как можно больше вины.

В январе 1826 года, за 5 дней до ареста Волконского, его жена родила сына Николая. Роды были трудными, и родные, опасаясь за ее здоровье, долго скрывали от нее правду о том положении, в котором вдруг оказался ее муж. Узнав же ее, Мария Николаевна вздохнула с облегчением, так как уже начинала думать, что его нет в живых. На следующее же утро она взяла младенца и отправилась в Петербург, добиваться разрешения на встречу с мужем.

Больная, едва оправившаяся от тяжелых первых родов, Волконская сразу, без колебаний, не только стала на сторону мужа и его товарищей, но и поняла, чего требует от нее голос долга. «Если даже смотреть на убеждения декабристов, как на безумие и политический бред, все же справедливость требует признать, что тот, кто жертвует жизнью за свои убеждения, не может не заслуживать уважения соотечественников. Кто кладет голову свою на плаху за свои убеждения, тот истинно любит отечество, хотя, может быть, и преждевременно затеял дело свое», — писала в воспоминаниях Мария Волконская.

10 июня стал известен приговор верховного суда: генерал Волконский должен быть казнен через отсечение головы, по сути, за политические убеждения, потому что ни в одном из восстаний, ни в Северном, ни в Южном, он личного участия не принимал. И только через месяц царь смягчился: Сергея Григорьевича лишили титула, состояния, гражданских прав и приговорили к 20 годам каторжных работ и пожизненной ссылке. О приговоре Мария Николаевна узнала лишь в конце сентября. Она объявила, что «последует за мужем».

Вся семья: отец, мать, братья, сестры — восстали против «безумства» Маши. Мешали, как могли, ее отъезду. Никаких средств на поездку ей решено было не давать; она заложила бриллианты. «Мой отец был все это время мрачен и недоступен. Необходимо было, однако же, ему сказать, что я его покидаю и назначаю его опекуном своего бедного ребенка, которого мне не позволяли взять с собой. Я показала ему письмо его величества; тогда мой бедный отец, не владея более собой, поднял кулаки над моей головой и вскричал: «Я тебя прокляну, если ты через год не вернешься». Раевский помнил, что в 1825 году выбор был сделан им, а не дочерью, поэтому так и препятствовал ее поездке в Сибирь. Старик Раевский согласился при условии, что ребенка она оставит ему: «Когда сын ее у меня, она непременно воротится».

Решение об отъезде в Сибирь Марии Волконской было, но существу, первым проявлением ее незаурядного характера. Она восстала не только против всех окружающих, но прежде всего против себя самой, своей дочерней покорности, женской инертности и послушания, привитых ей с детства.

Последний день в Петербурге Мария провела с сыном в доме своей свекрови. Прощаясь с невесткой, Александра Николаевна распорядилась отпустить ей столько денег, «сколько нужно было заплатить за лошадей до Иркутска». По пути в Сибирь Волконская остановилась в Москве у своей невестки Зинаиды. Здесь она оставляла сына. «Перед отъездом я стала на колени у люльки моего ребенка; я молилась долго. Весь этот вечер он провел около меня, играя печатью письма, которым мне разрешалось ехать и покинуть его навсегда. Его забавлял большой красный сургуч этой печати. Я поручила своего бедного малютку попечению свекрови и невесток и, с трудом оторвавшись от него, вышла», пишет Мария Волконская.

Марии Волконской не было и двадцати двух лет, когда она приехала в Сибирь. Ее внук, С.М. Волконский, писал: «Куда, собственно, ехала княгиня, на что себя обрекала, этого не знал никто, меньше всего она сама. И тем не менее ехала с каким-то восторгом… И только в Нерчинске, за восемь тысяч верст от родного дома, она увидела, куда она приехала и на что себя обрекла. И окружавшая пустыня понемногу овладела ее душой». Свидетель отъезда Марии Волконской в Сибирь из московского салона Зинаиды Волконской, заметил, что сама будущая изгнанница видела в себе «божество, ангела-хранителя и утешителя» для своего мужа.

В Иркутске Волконская должна была подписать «Условия», разработанные для жен декабристов: женщина отказывалась от своего «прежнего звания» и отныне становилась «женой ссыльно-каторжного», дети, рожденные в Сибири, записывались в казенные крестьяне, запрещено было иметь при себе ценные вещи и крупные денежные суммы, право на крепостных, сопровождавших въезжающих в Нерчинский край, уничтожалось.