Книга Плакучее дерево - Назим Ракха

— Ирен, дорогая, ты где?

На плите было пусто, а дом наполнен тишиной. Нигде ни единого звука: ни радио, ни телевизора. Нэт положил шляпу и ключи на стол и направился в гостиную.

— Ирен!

Ответом ему стали лишь негромкое гудение холодильника и тиканье часов на каминной полке. Внутри его вновь подняло голову дурное предчувствие. Ему показалось, что надвигается нечто темное и страшное.

— Ирен! — Он развернулся и, перепрыгивая ступеньки, бросился наверх, где обогнул угол и распахнул дверь в их спальню.

Жена лежала в постели — глаза закрыты, рот слегка приоткрыт. Не успела она открыть глаза и оторвать голову от подушки, как Нэт был уже возле нее.

— В чем дело? — спросил он дрожащим голосом. — Ты заболела?

Ирен растерянно заморгала.

— Ирен!

— Который час?

— Почти семь часов. С тобой все в порядке?

Она села в постели:

— Семь часов! Подумать только! У меня разболелась голова, и я прилегла. Господи, у меня ведь нет ничего на ужин!

— Боже, как ты меня напугала. — Он сел с ней рядом и расстегнул ворот рубашки. — В доме темно. Тебя нет. Я даже не представлял себе, где тебя искать. — Он вздохнул и легонько похлопал ее по колену. — А из-за ужина не переживай. Я могу сделать себе яичницу.

— Нет. — Она потянулась за очками. — Со вчерашнего вечера еще осталось рагу, и я сейчас быстро приготовлю салат.

— Как хочешь. Кстати, как твоя голова? Уже лучше?

Ирен убрала от лица волосы и кивнула.

Она перестала их красить, и теперь они, как будто, отливали серебром. Она по-прежнему красива, подумал Нэт. Чего никак не скажешь о нем самом — толстом и лысом. Он не питал иллюзий относительно своей внешности.

— Ты уверена? — Он потрогал ее висок, затем слегка приподнял подбородок. — Ты какая-то бледная. Знаешь что, ужином я займусь сам. А ты пока полежи. Вчерашнее рагу я и сам подогрею не хуже, чем ты.

Он поднялся, отошел от ее кровати и направился к двери. У него словно камень с души свалился.

— Нэт!

— Да? — Он с улыбкой повернулся к ней.

— Его скоро казнят — я имею в виду Дэниэла Роббина. Окружной прокурор прислал нам уведомление.

Нэт почувствовал, как у него задергался правый глаз.

— Можешь посмотреть, вот оно. — Ирен взяла с прикроватного столика конверт. — Дата назначена на конец месяца.

Нэт ухватился за спинку кровати.

— На конец месяца?

— Да, так написано — 29 октября 2004 года.

Нэт машинально взял конверт, второй рукой вытащил очки для чтения и надел. Строчки на листке бумаги плясали перед ним — некоторые отчетливые, некоторые расплывчатые. Они, казалось, пытались спрыгнуть с листа и залепить ему пощечину.

— Понятно, — произнес он, опуская бумагу. — Значит, они наконец решили довести дело до конца. — Он потер пальцем нижнюю губу. — Девятнадцать лет, черт возьми. Мне уже начинало казаться, что они обо всем забыли.

Взгляд Ирен был устремлен куда-то к потолку.

— Предполагаю.

— Черт! — Нэт глубоко вздохнул и с шумом выдохнул воздух, пытаясь взять себя в руки. — Похоже, нам надо решить, что делать дальше.

— Делать дальше?

— Ну да. Если все так и есть, как здесь говорится, нам надо будет купить билеты на самолет, во сколько бы это ни обошлось. А еще нужно позвонить Блисс, если, конечно, ты уже сама ей не позвонила.

— Пока нет.

Нэт сглотнул комок.

— Хорошо, тогда позвоню я. — Он повернулся и на ватных ногах шагнул к комоду. Тьма, которую он так долго носил в себе, вдруг перестала быть воображаемым хищником, превратившись в нечто реальное, осязаемое. — Вообще-то я думал, что тебя это взволнует сильнее.

Ирен взяла пальцами нитку, свисавшую со стеганого одеяла. Джефф во второй половине дня принес письмо от окружного прокурора, и она сразу же догадалась, что там внутри. За последние годы она получила не один конверт с официальными печатями. Но этот был не такой. Ирен это знала точно. И пока Джефф рассказывал ей про своего сына, про то, что у мальчишки проблемы с учебой, а жена Хуанита лишилась части пособий, в то время как он сам, чтобы им как-то свести концы с концами, вынужден работать сверхурочно. Ирен про себя задавалась вопросом, что она сделает, когда вскроет конверт и прочтет, что там написано.

— Я не хочу никуда ехать, — прошептала она.

Нэт обернулся.

— Я не хочу ехать… на казнь.

Нэт прищурился, глядя на нее поверх очков:

— Ты шутишь? Ведь ты всегда говорила, что хочешь своими глазами убедиться, что его обязательно казнят. Что это для тебя важно, что этого требует память о Шэпе.

— Это было давно. — Ирен отвернулась, думая, как ей лучше объяснить мужу свое нежелание. В этом мире люди должны быть готовы взять на себя ответственность за содеянное, признать свою вину, если не правы, и, если понадобится, заплатить сполна. По крайней мере, так говорил пастор в церкви, так говорили на работе, так говорили в банке.

«Этому парню уже давно место на том свете», — повторяли люди, повторяли до тех пор, пока сама эта тема не навязла в зубах, и теперь они ограничивались фразой вроде «Да, нехорошо. Черт побери, как нехорошо».

И никто из них — ни пастор, ни сестра, ни даже муж — не подозревали, что она с ними не соглашалась. Нет, не с тем, конечно, что это нехорошо. Потому что это действительно было нехорошо. Все, буквально все — и убийство, и горечь, и то, кем кто-то стал и кем не стал, то, что было утрачено и чего больше никогда не вернуть. Взять хотя бы их с Нэтом — ни один из них даже не ведал, что думает или чувствует другой. Так что все вокруг нехорошо. Беда лишь в том, что казнь Дэниэла Роббина ничего не исправит.

— Не понимаю тебя. Ведь ровным счетом ничего не изменилось.

Ирен посмотрела на мужа так, как будто он ее ударил:

— Перестань! Лучше оглянись по сторонам, и ты увидишь, что изменилось все. Я, ты, все вокруг нас. Боже мой, Нэт, весь этот мир сошел с ума, и то, что они задумали совершить там, в Орегоне, тоже часть этого безумия — еще одно убийство. Зачем оно, что оно даст, я спрашиваю тебя, что?

— Как — зачем? — Неожиданно пропасть, разделявшая память и реальность, исчезла. А с ней и спасительный буфер, смягчавший удары. Теперь в комнате, отчаянно цепляясь за жизнь, был его сын. И еще эта мразь, Роббин. — Ради Шэпа, конечно. Этот тип застрелил нашего сына. Застрелил и бросил умирать — надеюсь, ты этого не забыла.

Его трясло. В нем клокотали ненависть, ярость, злость, страх. Они подняли голову в его душе, подобно бешеному зверю, впиваясь когтями ему во внутренности.

— Ирен, ведь ты сама говорила, что мы с тобой будем рядом при его казни. Точно так же, как и на суде.