Книга Тетради Шерлока Холмса - Джун Томсон

Дальнейшие поиски, проведенные супругами Доде, показали, что входная дверь была закрыта, но на засов не заперта. Решили, что мадемуазель Карэр покинула дом именно этим путем. Впрочем, она не оставила ни прощального письма, ни адреса, по которому ее можно было бы найти. С тех пор о ней никто ничего не слыхал.

– Об исчезновении объявили?

Этот вопрос, заданный Лестрейдом, прозвучал скорее как утверждение.

– Официально – нет. Разумеется, соседи заметили отсутствие мадемуазель Карэр, которую прежде часто видели входившей и выходившей из дома. Она была молода и обладала примечательной внешностью. Впрочем, напрямую спросить мадам Монпенсье, что случилось с ее падчерицей, не удосужились: никто в округе не владел французским настолько хорошо, к тому же соседи побаивались мадам Монпенсье. Однако слухи бродили, некоторые из них даже дошли до местного полицейского участка. Поговаривали, будто мачеха убила мадемуазель Карэр из-за денег, а труп закопала в саду.

Слухам охотно поверили. Те, кому приходилось иметь дело с мадам Монпенсье, не любили ее. Она была резка и заносчива с местными торговцами, не делала попыток подружиться с соседями. Поэтому ее не жаловали. Однако прежде всего против нее свидетельствовало то, что она была француженкой, а главное – мачехой. Большинству людей этого было достаточно, чтобы поверить, что она преступница. Наконец пересуды достигли таких размеров, что к мадам Монпенсье явился полицейский инспектор, но она его прогнала, и пришлось ему убираться, поджав хвост (avec sa queue entre ses jambes, по выражению самой мадам Монпенсье). Хотя местонахождением мадемуазель Карэр больше никто не интересовался, этот вопрос по сей день остается открытым.

– А сама она так ни разу и не связалась с мадам Монпенсье, чтобы сообщить о себе и успокоить мачеху? – спросил я.

– Ни разу, – ответил Холмс. – Девушка будто сквозь землю провалилась.

– Значит, мачеха могла убить ее, а тело закопать в саду, – заметил Лестрейд с довольным видом, будто тайна уже раскрыта и толковать больше не о чем.

– Да что вы, Лестрейд! – возразил я. – Думаете, все так просто? Мадам Монпенсье – пожилая женщина. Неужто ей под силу убить падчерицу, выкопать в саду яму, вынести тело из дома и опустить в могилу?

Холмс сидел, откинувшись на спинку кресла и тихо улыбаясь своим мыслям. Лестрейд поспешил предложить свое объяснение.

– Возможно, у нее был сообщник, – заявил он.

– И кто же он?

Я почему-то чувствовал, что он неправ, и отчаянно защищал мадам Монпенсье.

– Та, другая француженка.

– Вы имеете в виду компаньонку, мадемуазель Бенуа?

– Да, ее самую! – самодовольно подтвердил Лестрейд.

Я хотел оспорить это предположение как бездоказательное, но тут Холмс, который, пока мы спорили, набивал свою трубку, оставил это занятие и тоном, не допускавшим возражений, произнес:

– О нет, Лестрейд, вы ошибаетесь, приятель. Мадам Монпенсье неповинна в смерти падчерицы. Это установленный факт.

Если бы речь не шла о серьезных вещах, эффект, произведенный этим заявлением на Лестрейда, показался бы комическим. От изумления он широко раскрыл рот, а когда, немного оправившись, закрыл его, чтобы ответить, то едва мог выдавить хотя бы слово.

– Неповинна? – заикаясь, пробормотал он. – Н-но меня уже просили представить письменный отчет, поскольку ранее я заявлял о ее причастности к преступлению.

– Тогда я предлагаю вам отложить его по меньшей мере на неделю, пока я не соберу доказательства невиновности мадам Монпенсье.

– Какие доказательства? – злобно буркнул Лестрейд. – Не вижу никаких доказательств.

– Я тоже, Холмс, – вставил я, немного раздосадованный тем, что теперь мне приходится выступать на стороне Лестрейда.

– Некоторые из них сейчас находятся не здесь, поэтому вполне понятно, что вы их не заметили, – улыбнулся Холмс, довольно попыхивая своей трубкой.

Он явно хотел поддразнить Лестрейда, и это ему удалось. Поднявшись, инспектор направился к выходу, однако у двери задержался и объявил:

– Ваши методы, мистер Холмс, меня не удовлетворяют. Если доказательств здесь нет, значит, их не существует вовсе. Вот и все, что я могу сказать. – Потом не без некоторого достоинства добавил: – Желаю вам доброй ночи, господа! – И вышел из комнаты.

– О, Холмс! – промолвил я, прислушиваясь к гулким шагам Лестрейда, спускающегося по лестнице к выходу. – Вы его очень обидели. Думаю, вам обязательно нужно извиниться.

– Всему свое время, приятель, – ответил Холмс, пуская к потолку струйку дыма. – Когда я соберу последние доказательства, то непременно покаюсь, и нашему славному инспектору за все воздастся.

На следующее утро сразу после завтрака Холмс отправился на поиски недостающих доказательств, однако отказался сообщить, что они собой представляли и где он собирался их найти, отговорившись тем, что это испортит coup de théâtre[65], которое он намеревается разыграть перед нами с Лестрейдом в конце недели.

Мне пришлось довольствоваться этим, но по прошествии нескольких дней я начал ощутимо раздражаться, когда он с самодовольным видом возвращался из своих таинственных отлучек.

Впрочем, к пятнице его поиски, видимо, завершились, так как в шесть часов вечера мне было велено уйти из дома и не возвращаться до половины седьмого. Очевидно, Лестрейд получил схожие указания, потому что, подойдя в назначенное время к дому с ключом от входной двери, я увидел, как из остановившегося напротив кэба выходит не кто иной, как сам инспектор. Он удивился мне не меньше, чем я ему.

– Что все это значит? – с подозрением спросил он. – Мистер Холмс сказал мне явиться сюда ровно в половине седьмого. Вы знаете зачем?

– Полагаю, дело близится к развязке, – ответил я.

– К развязке? Вы хотите сказать: оно раскрыто?

– Да, думаю, он собирается поведать нам, что же там произошло на самом деле.

– Что ж, очень надеюсь, – проговорил Лестрейд, входя вслед за мной в дом и поднимаясь по лестнице.

Как только мы вошли, coup de théâtre началось. Наша гостиная превратилась в salle à manger[66], достойную какого-нибудь престижного клуба. В очаге горел яркий огонь, на каминной доске, книжных полках и обеденном столе было расставлено не меньше дюжины свечей. На столе, застеленном белой камчатной скатертью, стояли бокалы и открытая бутылка вина в ведерке со льдом, а также несколько столовых приборов и серебряных блюд, накрытых крышками, чтобы не дать кушаньям остыть.

Не успели мы закрыть за собой дверь, как из своей спальни, соседствовавшей с гостиной, появился сам Холмс, одетый как метрдотель, с салфеткой, перекинутой через руку. Он хранил подобающий случаю важный вид, однако, пригласив нас сесть, не смог и дальше придерживаться роли, и лицо его осветила широкая улыбка.