Книга Аннигиляция - Джефф Вандермеер

Когда я, обессилевшая, наконец выбралась на поверхность, я легла на вершину Башни и счастливо улыбалась – просто от того, что снова увидела солнце. Мир постоянно менялся у меня в голове, и все мысли были поглощены смотрителем маяка. Я вытащила фотографию из кармана и вглядывалась в его лицо, как будто надеясь найти в нем недостающие ответы.

Мне нужно было знать, что я на самом деле видела его, а не какую-нибудь иллюзию, сотворенную Слизнем, так что я цеплялась за любое подтверждение. Самым убедительным, как ни парадоксально, была не фотография, а образец кожи Слизня, взятый антропологом, – тот самый, что оказался человеческой мозговой тканью.

Исходя из этого, я начала воображать историю смотрителя, насколько хватало фантазии. Было трудно, потому что я ничего не знала ни о нем, ни о его жизни и не могла представить его во всей полноте. Я видела его лишь на фотографии и – на мгновение – в Башне. Вот на что меня хватило по дороге к лагерю: когда-то он был человеком и вел обычную жизнь, но ни один из ритуалов, составлявших ее, не спас его от того, что случилось. Буря накатилась, как могучая волна, захватила его и перемолола. Видел ли он ее приближение с вершины своего маяка? Вполне возможно.

Что же он видел? Тут уже начинаются домыслы. Мне почему-то представляется шип, твердый и длинный – настолько, что проник глубоко в тело мира да там и застрял. Теперь им движет лишь один, скорее всего, бессознательный инстинкт: поглощать и подражать. Катализатором и двигателем процесса превращения одного в другое являются слова. Возможно, речь идет о существе, живущем в идеальном симбиозе с сонмом других существ. Возможно, это «всего лишь» машина. Как бы то ни было, если это нечто обладает разумом, то он коренным образом отличается от нашего. Он преобразует нашу природу в совершенно новый мир, который функционирует по чуждым нам законам. Его единственная цель – имитировать и оставаться невидимым, становясь тем, что он поглощает, но при этом не теряя своей чужеродности.

Не знаю, как и из каких далей попал сюда этот шип, но каким-то образом – по воле судьбы или случая – он встретился со смотрителем маяка. Остается загадкой, почему он не отпустил его и как долго длилось преображение. Никто не видел этого процесса – лишь тридцать лет спустя одному биологу удалось мельком заметить результат и задуматься, как же это произошло. Катализатор? Искра? Движущая сила? Песчинка, ставшая жемчужиной? Или случайная жертва?

И вот его судьба решена… А теперь представьте себе все эти двенадцать (пятьдесят, сто… не важно) экспедиций, которые контактировали с этим существом (существами?), становились пищей и материалом для переработки. Все они попадали в Зону через неизвестную точку входа, брешь в загадочной границе, близнец которой, вероятно, находится на самом дне Башни. Представьте, что участники всех этих экспедиций, даже те, что «вернулись» (особенно те, что вернулись), по-прежнему здесь, в Зоне Икс, только в иной форме. Они наслоились друг на друга и продолжают общаться, как могут. Иногда их общение проявляется как что-то непривычное нашему самовлюбленному взгляду, в то время как здесь это вполне нормально. Мне не дано узнать, с чем связано появление двойников, да это, наверное, и не важно.

Наконец представьте, что пока Башня создает и преображает свой мир внутри границы, в наш мир через запущенные сады и брошенные поля проникают разведчики. Как и на какие расстояния они перемещаются? Что за странные процессы этому сопутствуют? В будущем, вероятно, эти разведчики достигнут самых отдаленных скал и незаметно поселятся в так знакомых мне приливных бассейнах. Но, может быть, я ошибаюсь, и Зона Икс не пробуждается ото сна, не меняется, а остается прежней.

Самое ужасное, что после всего увиденного я уже не могу с уверенностью сказать, что это плохо – особенно когда сравниваешь первозданную природу Зоны Икс и изуродованный человеком мир за границей. Перед смертью психолог сказала, что я «начала меняться» – наверное, в смысле «изменила своим». С одной стороны, едва ли: хотя бы потому, что я вообще сомневалась в наличии «своих» и «чужих». А с другой, возможно, и так. Теперь я вижу, меня можно переубедить. Кто-нибудь религиозный или суеверный, тот, кто верит в ангелов или бесов, взглянул бы на это иначе. Да кто угодно взглянул бы на это иначе, но только не я. Я – биолог, и никакого глубинного смысла в происходящем не ищу.

Безусловно, все эти домыслы неполны, неточны и бесполезны. Отсутствие достоверных ответов – признак того, что мы так и не научились задавать нужные вопросы. Наши инструменты бессильны, методология – ущербна, мотивы – эгоистичны.

* * *

Осталось немного. Рассказ получился сбивчивый и невнятный, да и черт с ним. От Башни я отправилась к маяку, а по дороге зашла в лагерь. Долгих четыре дня я доводила до ума этот отчет, пусть и несовершенный. К нему я прилагаю второй журнал со всеми записями, касающимися образцов, собранных участниками экспедиции и мной в том числе, а также записку для родителей.

Все эти материалы я переплела с журналом мужа. Они будут лежать на самом верху кучи, прямо под люком. Я отодвинула стол и ковер, чтобы вам легче было его найти. Еще я вернула фотографию смотрителя в рамку, правда, не удержалась и снова обвела его лицо.

Если верить отчетам, то после того как Слизень закончит свой цикл внутри Башни, Зону Икс сотрясут конвульсии, которые снова выльются в баррикады и кровь. Выражаясь образно, Зона начнет менять шкуру. Возможно, за этот процесс отвечают споры, вырывающиеся из слов, написанных Слизнем. Последние пару ночей над Башней рос энергетический вихрь, распространяясь все дальше и дальше в окрестности. Из воды еще никто не появлялся, а вот из деревни какие-то фигуры отправились к Башне. В базовом лагере тишина, а от психолога на пляже под маяком не осталось даже ботинок: такое ощущение, что она растаяла и обратилась в песок. Стонущее чудище в своем королевстве тростника каждую ночь напоминает о себе.

Все это подавляет во мне всякое желание узнать… хоть что-то. Меня теперь больше беспокоит ясность: она не закончила со мной – напротив, все только начиналось! – и мысль постоянно калечить себя, чтобы оставаться человеком, отчего-то кажется жалкой. Когда тринадцатая экспедиция достигнет базового лагеря, меня тут не будет. (Интересно, мы уже встретились или еще нет? Суждено ли мне раствориться в Зоне и глядеть из травы или из воды на удивленных исследователей? Буду ли я осознавать, что что-то не так, или привыкну?)

Я собираюсь в дорогу. Я пойду вслед за мужем – насколько хватит сил и времени – вверх по побережью, до острова и даже дальше. Навряд ли я найду его, да мне и не нужно: я лишь хочу увидеть то, что видел он, почувствовать его рядом с собой. Если быть до конца честной, то я не могу отделаться от ощущения, что он все еще здесь, пусть и полностью преображенный: во взгляде дельфина, в фигуре из мха, где-то и везде сразу. Если повезет, я, возможно, найду брошенную лодку на пустынном пляже и узнаю, что же случилось дальше. Этого будет вполне достаточно.

Путь этот я пройду одна, без вас. Не надо идти за мной. Я двигаюсь быстро, и вам все равно меня не догнать.

Интересно, всегда ли оставался кто-то вроде меня, кто похоронит, погорюет и двинется дальше?…