Книга Второе предупреждение. Неполадки в русском доме - Сергей Кара-Мурза

Рассмотрим рассуждения М.С.Горбачева о роли государства в экономике. Он пишет: «Отличительной особенностью советской тоталитарной системы было то, что в СССР фактически была полностью ликвидирована частная собственность. Тем самым человек был поставлен в полную материальную зависимость от государства, которое превратилось в монопольного экономического монстра».

Эта тирада полна ненависти к государству, но ненависть — чувство, притом иррациональное. Давайте взглянем с точки зрения здравого смысла и логики. Почему государство, обладая собственностью, становится «монстром»? А почему не монстр частная корпорация «Дженерал электрик», собственность которой побольше, чем у многих государств? И почему, если собственность государственная, то человек «поставлен в полную материальную зависимость от государства» — а, например, не от своего труда? В чем реально выражалась «полнота» этой зависимости? Чем в этом смысле государственное предприятие хуже частного? Во всех почти отношениях оно для работников как раз лучше, это подтверждается и логикой, и практикой.

Горбачев вытаскивает из нафталина старый троцкистский тезис об «отчуждении» работника в СССР: «Массы народа, отчужденные от собственности, от власти, от самодеятельности и творчества, превращались в пассивных исполнителей приказов сверху. Эти приказы могли носить разный характер: план, решение совета, указание райкома и так далее — это не меняет сути дела. Все определялось сверху, а человеку отводилась роль пассивного винтика в этой страшной машине».

Все это — примитивная схоластика, имеющая целью подавить разум человека потоком слов. Почему же люди, имевшие надежное рабочее место на предприятии и широкий доступ к культуре (в том числе к изобретательской деятельности), становились «отчужденными от самодеятельности и творчества»? Все это пустые слова, нечего тут ломать себе голову в поисках смысла.

Вот, Горбачев рисует страшный образ «приказов сверху». А как же иначе может жить человек — не в джунглях, а в цивилизованном обществе? Печальный демон, дух изгнанья, летал над грешною землей! А мы-то живем на этой земле, и обязаны ценить организацию общества, а иначе оно превратится в джунгли. И как понять, что хотя «приказы могли носить разный характер», это не меняет сути дела? Как такое может быть? «План, решение совета, указание райкома, сигналы светофора и так далее» — все это разные способы координации и согласования наших усилий и условий нашей жизни. Почему же им не надо подчиняться? Почему, если ты следуешь обдуманному плану действий, ты становишься «винтиком в этой страшной машине»? Как могли миллионы образованных людей этому аплодировать!

Поражает хлестаковская безответственность, с которой Горбачев обращается с понятиями и мерой. Вот, в недавнем разговоре с В.Познером он походя выдает такую сентенцию: «То есть, вообще говоря, надо было менять структуру. Ведь всего 8-10 процентов фондов работало на обеспечение жизненных условий людей. Все остальное работало или само на себя или на оборону». Ведь это просто нелепость! Только ЖКХ (жилье, теплоснабжение и пр.) составляло около трети фондов страны. А что значит, например, что фонды свинофермы или московского метро «работали сами на себя»? И разве оборона не «работает на обеспечение жизненных условий людей»? Да задумывался ли он когда-нибудь, зачем вообще нужна оборона?

Горбачев отверг одну из главных функций государства — целеполагание: «Нередко приходится сталкиваться с вопросом: а чего же мы хотим достигнуть в результате перестройки, к чему прийти? На этот вопрос вряд ли можно дать детальный, педантичный ответ». Никто и не просил педантичного, спрашивали об общей цели. Когда писатель Ю.Бондарев задал разумный вопрос («Вы подняли самолет в воздух, куда садиться будете?»), его представили чуть ли не фашистом.

Во всей этой истории для нас важны не тайные замыслы М.С.Горбачева. Нам важно понять, почему его лишенные логики рассуждения на ура принимались массой образованных людей. Это провал культуры. Ведь борьба с «империей зла» тоже должна опираться на какую-то логику и учет хотя бы твоих же шкурных интересов. Где-то здесь — корень нашего кризиса. Ведь маховик антигосударственности оборотов не сбавляет — вот как его разогнали.

Нет в истории злого дела, подобного перестройке — верховная власть убила государство своей страны!

Память, которая держит народ

Прошел еще год с того события, которое должно было бы войти в учебники по истории России — если бы наша школа распрямилась. Это — 3 и 4 октября 1993 г., когда несколько тысяч безоружных людей попытались просто своим телом защитить остатки достоинства и права. И эта их попытка кончилась расстрелом, который к тому же загодя готовился как всемирный телевизионный спектакль, поданный с синхронным переводом на разные языки комментариев CNN.

Эти события помнят, но о них молчат. Одним больно о них говорить — слишком это было большое и горькое дело. Других переполняет радость и злоба, но они чувствуют, что эти чувства порочны, о них неприлично говорить вслух. Признание Окуджавы, что он «наслаждался», глядя на расстрел — из ряда вон. Не потому ли такими горячими поклонниками этого барда стали наши либеральные демократы? Он высказал их затаенные мысли, которые сами они прячут.

События того Октября — не политические, политика в них была как оболочка, почти как шелуха. Идеологические служки стараются принизить те события: «Это был путч! Это была разборка между сторонниками Ельцина и Хасбулатова!» Подлое дело — оболгать мертвых, прекрасно зная, что для защитников Дома Советов и Хасбулатов, и Руцкой были ноль. Такой же ноль, как и сейчас. Конечно, говорили и о них, и о Ельцине, и о Конституции — чтобы как-то прикрыть обыденными словами то невыражаемое, что их туда привело и соединило.

Поэтому те события важны для каждого русского, какую бы позицию в политике он сегодня ни занимал. Это был выброс духовной, а не материальной силы — неожиданный и никем не организованный отклик на зов совести. То, что таких людей, какие откликнулись на этот зов с риском для жизни, ради уже почти задушенных, еле мерцающих идеалов, было множество — вещь удивительная. Ею каждый русский и каждый советский может гордиться. Даже тот, повторяю, кто с этими идеалами и с правдой тех людей не согласен.

Я человек не религиозный, но там я понимал, что такое для верующего человека ощущение благодати. Когда люди добирались, порой с большим трудом, до окруженного ОМОНом двора Дома Советов, их охватывало это ощущение благодати, как будто этот дворик освещался особым светом, как будто в небе над ним было какое-то окно. Так сильно было это чувство, что часто можно было видеть, как люди, даже пожилые, бегут к этому месту от метро «Баррикадная» бегом. А если бы не приличия, то почти все бежали бы — хоть на минуту раньше туда попасть, вдохнуть тот воздух и тот свет.

Стараясь придать тем событиям образ мелкой стычки сходных политических шаек, нынешние идеологи хотят вытравить из обихода понятия чести и совести, гордости и самоотверженности. Все это, мол, не для русских. В Чили президент Сальвадор Альенде остался во дворце и погиб, не сдался. Он стал героем для Запада, признан всеми партиями. Знай, мол, наших. И его именем называют улицы в западных городах — будь мэр хоть правый, хоть левый.