Книга Плач палача - Наталья Рощина

– Я готов выслушать правду, понимаете? Я должен знать, что меня ожидает, и соответственно планировать свою жизнь, Аркадий Ильич, – устало потирая лицо, сказал Соболев. Он видел, как напряглось лицо доктора, когда глаза их встретились. – Не жалейте меня, я готов ко всему.

– Геннадий Иванович, я бы настоятельно рекомендовал вам лечь в стационар, – начал доктор, положив ладони на раскрытую больничную карточку Соболева. Карточка была тонкой, не такой, как основная масса хранящихся в регистратуре. Этот человек не обращался за помощью к доктору больше тридцати лет. Тем страшнее было говорить ему о том, на этот раз повод для обращения слишком серьезный.

– Об этом не может быть и речи, – покачал головой Соболев. – Работа требует моего постоянного присутствия. Я на море позволил себе съездить на десять дней в этом году впервые за много лет. Это была роскошь, но, мне казалось, я ее заслужил.

– А вот на море вам ездить и не нужно было, – задумчиво произнес доктор, вращая шариковую ручку в тонких пальцах. – Я предоставлю вам отдельную палату. У нас есть такая услуга, вы понимаете, о чем я говорю… Только медлить не нужно.

– С чем медлить?

– Вы серьезно больны, Геннадий Иванович. Речь идет о болезни, которая каждый день наступает на организм, не оставляя ему шансов бороться. Наша задача остановить ее и как можно скорее.

– Операция?

– Этот вариант не отрицается. Нужно лечь в больницу на дополнительное обследование. Мы хотим сделать еще несколько анализов.

– Мне надоело это, понимаете, надоело! Сколько можно смотреть кровь, мочу, экскременты?! – Соболев говорил на повышенных тонах.

– Столько, сколько нужно! – спокойно ответил Аркадий Ильич. – Вы хотите выздороветь?

– Похоже, что это требует невозможного.

– Не будьте ребенком. Никому не нравится лежать в больнице, но это необходимо.

– Хорошо, но какой-нибудь предварительный диагноз у вас уже есть?

– Есть.

– Какой? – Соболев едва владел собой. Он был зол на весь мир, которому нет дела до того, что происходит с ним. Этот мир жил своей жизнью, не сбавляя обороты, а он терял скорость и вскоре мог вовсе остановиться. – Так какой?

– Все в организме взаимосвязано. Выходит из строя один орган – вслед за ним дает сбои другой. Так вот у вас целый букет: печень, поджелудочная железа, желудок. Все эти органы нуждаются в лечении. Анализы крови четко показывают воспаление. И, честно говоря, по сравнению с прежними, они стали хуже, намного хуже. К тому же рентген показал наличие опухоли в кишечнике.

– Что еще за опухоль? Откуда? – Соболев почувствовал, как холодеют кончики его пальцев и становятся нечувствительными.

– Вот ее природу мы и хотим выяснить. Для этого я и настаиваю на стационаре.

Соболев устало повел глазами. Он потерянно смотрел по сторонам, словно где-то здесь, на этих покрашенных светло-голубой краской стенах, надеялся найти спасение.

– После операции мы сможем сказать наверняка о происхождении опухоли, – продолжал доктор, воспользовавшись молчанием пациента. – Опухоль может увеличиваться, а значит – станет жизненно опасной.

– Значит, мы говорим об операции как о необходимости.

– Да.

– А потом мне станет немного лучше, появится надежда на то, что жизнь налаживается, но вскоре все резко меняется. Еще немного – и она покидает уставшее от страданий тело…

– Бывает и по-другому: болезнь отступает. Нужно только не опоздать очистить от нее все внутри, избавиться от самой микроскопической клеточки.

– Вот вы и сказали все, не называя только одного конкретного слова. Вы правы – оно звучит убийственно даже для такого человека, как я. Я всегда считал себя сильным, здоровым. Оказывается, это было иллюзией, – после недолгой паузы произнес Геннадий и поднялся со своего стула. – Нет, доктор. Мне не нужна никакая больница. Мне кажется, что все это мне совершенно ни к чему.

Он улыбнулся и направился к выходу. Взявшись за дверную ручку, обернулся.

– Спасибо, Аркадий Ильич. Вы очень помогли мне.

– Не уходите так, прошу вас, – врач тоже поднялся, предлагая Соболеву жестом снова занять место напротив. Тот покачал головой. – Это безумие. Вы снова вернетесь, но может быть поздно, абсолютно поздно. Вы не оставляете себе шанса!

– А сейчас он у меня есть?

– Какой ответ вы хотите услышать? Конечно, есть!

– Мне бы ваш оптимизм, доктор.

– Геннадий Иванович, все очень серьезно! – доктор вышел из-за стола и подошел вплотную к Соболеву. – Вы не должны опускать руки.

– Сколько у меня осталось времени? – глядя кудато поверх головы Аркадия Ильича, спросил Геннадий.

– На этот вопрос нет точного ответа. Все зависит от организма. Речь идет о месяцах, Геннадий Иванович.

– Ну, Новый год я успею встретить, правда? – улыбнулся Соболев, предлагая руку для рукопожатия. – Всего доброго.

На улице он почувствовал себя легче – запах больницы действовал ему на нервы. Казалось, что именно из-за него он испытывает легкое головокружение и тошноту. Решительно направившись к машине, Геннадий не смотрел по сторонам. Только пронзительный звук тормозов вывел его из состояния задумчивости. В сантиметре от него остановилась «волга», из которой выскочил разъяренный водитель.

– Ты что, твою мать, совсем охренел! Жить надоело? Людей под статью подставляешь! – красное лицо мужчины застыло, встретившись взглядом с Геннадием.

– Извините, пожалуйста, – негромко произнес тот, повернулся и, перейдя узкую дорогу, остановился возле своей машины. Достал ключи и замер с ними у дверцы.

– Эй, мужик, – водитель такси дрожащими руками прикурил сигарету. Когда Геннадий медленно повернул к нему голову, предложил: – Нельзя тебе за руль. Давай подвезу.

Соболев отрицательно покачал головой.

– Ну, как знаешь, – сев в машину, таксист вскоре скрылся за углом одного из больничных корпусов.

А Соболев посмотрел на часы – половина двенадцатого. Сколько времени потратил он на разговор с врачом! Сев за руль, он попытался сосредоточиться. Нужно работать. Работать, пока силы еще не покинули его. Он не должен никому показывать свою слабость. Это сразу лишит его работы, знакомств, материального благополучия. Геннадий покачал головой: «О чем я думаю?!» Он разозлился на самого себя, не в силах сосредоточиться на главном. Нужно успеть сделать самое важное. Нужно определиться: что сейчас для него самое важное? Долго думать не пришлось – будущее Нины, ее благополучие, обеспеченность. Он привязал ее к себе. Что больше держит ее рядом – чувства, которые она испытывает, или благополучие, гарантией которого он был все это время? Геннадий сдвинул брови, крепко зажмурил глаза, потому что почувствовал – подступают слезы. Но бороться с ними оказалось делом сложным. Ощутив влагу на щеках, Соболев прижал ладони к лицу. Ему стало стыдно за свою слабость, благо никто не видит его слез. Сдерживать их не было сил. Взрослый мужчина плакал, как ребенок, осознавая, что жизнь безвозвратно покидает его тело, а он ничего не может с этим поделать. Ни его связи, ни деньги не помогут остановить процесс разрушения.