Книга Правосудие в Миранже - Элизабет Мотш

Отныне большую часть времени, проводимого на службе, Жаспар Данвер занимался тем, что отклонял постановления о судебном преследовании, отменял приговоры по делам о колдовстве и всячески досаждал судьям на местах, жестко контролируя каждый их шаг. Очень скоро он приобрел среди них репутацию крючкотвора, помешанного на соблюдении духа и буквы закона, и мелочного придиры. Провинциальные суды испытывали по отношению к нему отрицательные эмоции, сравнимые разве что со страхом, который он им внушал. Но упорная борьба с охотой на ведьм все же не могла изгладить из памяти Жаспара все ужасы пережитого им бессилия.

В кулуарах Дворца правосудия он раскланивался с генеральными адвокатами, советниками, судебными исполнителями, председателями судебных коллегий, генеральным прокурором и председателем Высшего суда, чьи голоса нарушали почтительный шепот, сопровождавший привычное мельтешение красных мантий.

Однако за пределами дворца все становились чересчур словоохотливыми, падкими на моду и новые идеи; каждый мечтал построить, если уже не сделал этого, особняк на самой красивой улице города с фронтонами на фасадах, кариатидами и «бургундской капустой» — акантовыми листьями. Жаспар Данвер слушал их, но сам редко вступал в разговоры.

Когда заканчивался рабочий день, Жаспар Данвер торопился домой и запирался в студии, которую устроил в арендованном особняке. Там он со всей страстью отдавался любимому делу — писал акварели на веленевой бумаге и, завершая каждую работу, обрамлял ее тонкой рамкой из золотистой краски. Вскоре должен был увидеть свет его ботанический трактат, посвященный изучению крокусов, известных разновидностей которых с каждым годом становилось все больше и больше (Жаспар гордился, что он лично открыл два новых вида). Настоящим украшением этого труда были его акварельные рисунки, цветные и черно-белые, изображавшие цветы в натуральном виде или в разрезе — от их расцвета до увядания.

Каждое воскресенье он в одиночку ходил собирать травы и не общался ни с кем, кроме старых травниц, которым были ведомы укромные лесные уголки, где встречались редкие растения. Жаспар сторонился торговцев травами, но еще больше — обывателей, среди которых вошло в моду выставлять напоказ свои гербарии в серебряных окладах.

С первого же наброска он погружался в состояние томительной эйфории. Начиная с этого момента, весь мир переставал существовать для него, за исключением тонкого контура на белом листе.

В тишине, наполненной музыкой цветов, летели дни за днями. Созвучно своему названию звонко трещали крокусы. Злаки тянули высокие вибрирующие ноты. Цветки душистого горошка щебетали, как птички. Масличные растения издавали басовитое гудение, а левкои звенели медью труб. «Двадцать тысяч видов цветов на сегодняшний день, — с восхищением думал Жаспар. — А сколько еще неизвестных! Двадцать тысяч плюс два!» Эти новые крокусы с серебристыми лепестками сейчас стояли на каминной полке и словно светились нежным внутренним светом. Примостившийся рядом рябчик выглядел как прелат со своими красными колокольчиками.

Жаспар перевел взгляд на пылающие в очаге поленья. Чтобы огонь в камине не гас, за ним постоянно присматривала служанка, она же управлялась со всем остальным домашним хозяйством.

— Ты чокнулся со своими цветочками, — тихо, но вполне явственно произнес чей-то голос.

Данвер удивленно вскинул брови. Пламя в камине опало, а затем с новой силой взвилось над пышущими жаром поленьями. Среди раскаленных углей что-то блеснуло. Жаспар отвернулся, потом снова посмотрел в огонь и увидел глаз. Глаз Жанны.

На следующий день, прежде чем разложить краски, Жаспар бросил небрежный взгляд в камин, не рассчитывая увидеть там ничего, кроме малиновых углей. Однако глаз был на месте. Старая Жанна почти вежливо поздоровалась.

Она приходила семь вечеров кряду. Они говорили о разных вещах. И она, надо сказать, умело поддерживала беседу. Но иногда Жаспар просил ее помолчать. Извиняясь, он говорил, что за весь день сыт разговорами по горло. И тогда она терпеливо ждала, когда его начнет клонить ко сну. Это было лучшее время для разговоров. Однажды ночью, когда она была особенно в ударе и когда ничто, казалось, не могло ее остановить, Данвер досадливо бросил:

— Я не с вами хочу говорить, ясно?

Она ухмыльнулась. С ней никогда не хотели разговаривать!

— Прошу прощения, — вздохнул Жаспар.

— Мне нечего прощать. Что касается красотки Дюмулен, то она пока не слишком разговорчива.

— Всему свое время. Я распорядился, чтобы ее поисками занялась полиция. В конце концов, я узнаю…

— Что именно? А может быть, она не хочет вас видеть.

Это замечание больно задело его. Данвер снова занялся своим рисунком, но работа не спорилась.

Полиция действительно не смогла найти Анну Дюмулен. Скорее всего, она пряталась. Неужели, чтобы больше никогда с ним не встречаться? Или по каким-то другим причинам? Размывая кистью остроконечные листья аронника, он вдруг в мельчайших подробностях вспомнил, как она запахивала на талии полы ночной рубашки, как откидывала назад волосы, как клала голые ноги на прожженный реактивами аптечный стол… Но Анна бесследно исчезла.

Постепенно он свыкся с трауром и своим положением вдовца. Он знал, где его супруга, и помнил все, что им довелось пережить вместе. Их любовь неожиданно оборвалась, но осталась прежней. Когда в памяти всплывал образ жены, у Жаспара на глаза наворачивались слезы, но это уже не были слезы горечи. Скорее, наоборот.

Данвер убрал угольные карандаши и подумал, что не смог бы нарисовать Анну. Она осталась для него непостижимой. Какой была ее жизнь до знакомства с ним? Иногда Жаспару казалось, что его привлекла атмосфера таинственности, окружавшая эту женщину. И он до сих пор приходил в ярость, когда вспоминал о судьях, обрекших ее на изгнание. Он должен найти ее.

В один из вечеров, потеряв терпение и надежду, он забросил привычную работу над своими акварелями. Желание увидеть Анну оказалось сильнее его страсти к ботанике. Жаспар с потерянным видом кружил по студии и поглядывал в камин в надежде увидеть там глаз, услышать его мнение. Этой ночью старая Жанна сказала по поводу его траура, что он не прав и что уверенность в смерти ничем не лучше неизвестности.

Глаз долго говорил о смерти и многом другом. Жаспар внимательно слушал, он уже привык к своему странному собеседнику. Однако время от времени глаз бранил его и напоминал прописные истины. И в первую очередь ту, что своим существованием обязан лишь его воображению.

25

Прошло уже семь лет с тех пор, как Жаспар Данвер покинул Миранж, и все эти годы воспоминания о пережитом там не давали ему покоя. Оттого, наверное, его интересовало все, что происходило в городе, и последние новости ему докладывал член суда малой инстанции, который занимался рассмотрением апелляционных жалоб.

От него-то Жаспар и узнал о самоубийстве арестованной женщины, которая обвинялась в детоубийстве. Во избежание новых преступлений суд принял решение содержать ее под стражей до начала процесса.