Книга Пангея - Мария Голованивская

В приемной ее усадили в мягкое кресло, принесли любимый, с цветком лотоса, зеленый чай, подали ломтики вяленого ананаса в пудре из белого перца и включили завораживающе попискивающий ионизатор воздуха.

— Дышите поглубже, — вкрадчиво посоветовала секретарь канцелярии, — ионы дают нам свежесть молодости. И пейте спокойно, он подождет.

Рахиль справилась с изумлением и сделала, чуть не обварив десна, два спешных больших глотка. Вдохнула полной грудью воздух и достала пудреницу. Тут на порог кабинета вышел хозяин, как будто невзначай, но на самом деле, конечно же, специально, чтобы лично встретить ее:

— Я очень ждал вас, — сказал Лот с порога и улыбнулся.

Рахиль шокировала его улыбка, повисшая концами вниз. Зачем он так улыбается, если знает, что это не идет ему?

— Благодарю, — низким голосом ответила Рахиль. И вошла вслед за приглашающим жестом руки в кабинет.

— Мне говорили, что вы сказочно умны, — сказал Лот, — а вокруг меня нет ни одной умной женщины.

— А как же ваша жена? — делано удивилась Рахиль, — говорят, это она управляет государством, а не вы.

— Государство — это я, — пошутил Лот, — закуривайте, не стесняйтесь… Я и сам покурю с вами, хотя мне и не велено.

— Вам не велено? — подыграла Рахиль. — Кем, женой?

Лот встал с кресла, повернулся к ней спиной, подошел к окну и замолчал. Он как будто забыл о ее присутствии.

— Что вы думаете обо всем этом? — через долгую паузу спросил он. — Скажите мне.

— Я думаю, — ответила Рахиль, ничем не выдавшая ни своего интереса к беседе, ни малейшего нетерпения или любопытства, — что вы всем нам должны сказать что-то очень важное.

— Что же?

— Ну, например, что вы — необыкновенный герой. Что вы придумали наш алфавит, альфу и омегу — в переносном смысле, конечно. Что вы все знаете про каждого из нас.

— Я спросил вас о заговоре, — Лот хотел полоснуть ее этой фразой, как лезвием, но очень быстро почувствовал, что поранил только воздух, которым дышал, и ничего более.

— А… генералы… а что вы можете сказать им? Умрите за меня? А почему они должны за вас умирать? Кто вы вообще такой?

Лот как будто не заметил фразы.

— Кто еще принимает участие?

— Вы же все знаете… Впрочем… все те, кто не понимает, почему должны служить вам. Все.

— То есть я должен объяснить им?

— Нам, — поправила его Рахиль, — я ведь хочу тоже служить вам. И потом у вас мальчик, вы должны подумать о нем. Он в большой опасности.

Лот скользнул по ее лицу глазами и принялся что-то чертить на бумаге карандашом. Он снова как будто забыл о Рахиль и погрузился в работу. «Все с ней понятно, — решил он про себя, — она хочет причастности, и она ее получит. И я через нее получу причастность. Только не к власти, а к попытке отъема ее. Рашид, Рашид. Связался с евреями и проиграет им. Евреи всегда были в итоге сильнее арабов».

Он говорил с кем-то по телефону, вызывал секретарей, беседовал с посетителями. Вот в кабинет вошел Конон, прилизанный, по-особенному внимательный к Лоту. Он скосил на Рахиль удивленный взгляд, не понимая, что она здесь делает. Лот никак не обозначил ситуацию, и Конон был вынужден сделать вид, что ничего особенного не происходит.

Потом пожаловал Голощапов, бледный, с черными кругами под глазами, что равнодушно отметил и Лот: «Лицо потерял, серый весь!» Его сменил Лахманкин, вязкий, тугой, болезненный, с желтыми зубами и белками глаз, а потом к вечеру пожаловал и Кир, впрыгнул в комнату, как футбольный мячик, да так и скакал по комнате, пока не вышел вон. Все лупили глаза на Рахиль, плохо скрывая красноречивый немой вопрос.

— Шельмуешь против меня? — спросил Лот Конона, — смотри, цацки твои отберу, — добавил он как бы в шутку.

— Кого просишь, того и поддерживаю, — без тени улыбки ответил Конон, не переставая коситься на Рахиль.

Она хотела показать ему язык, но сдержалась.

— Рахиль нас сдала, — прошептал Голощапов закоперщикам заговора, перед тем как они вышли к главам двадцати семей, управляющих Пангеей, собравшимся у Лахманкина в резиденции глубокой ночью. Впрочем, при более пристальном рассмотрении это оказались не главы, а третья вода на киселе — юные секретари в хрустящих, чуть великоватых белоснежных сорочках, троюродные племянники из глубинки с кусками золота, имитирующими наручные часы, — присланные с оглядкой для получения информации, а никак не для принятия решения. На встрече предстояло обсудить новую пламенеющую готикой архитектуру власти, и расставить новые силовые векторы, создав из них молодую розу ветров.

— Мы сами себя предали, приняв Рахиль, — парировал Лахманкин. — Но сейчас отступать уже бессмысленно.

Когда наконец Рахиль с Лотом остались вдвоем, уже глубоким вечером, Рахиль, не попавшая таким образом на встречу с представителями, не выдержала:

— Мне надо помочиться, — призналась она.

— Что надо? А… Как вам понравилась имперская кухня без прикрас? Как ароматы? Как стряпчие? Ртов-то нынче много, а готовить некому. Так каждый теперь норовит со своей тупой мясорубкой что-нибудь провернуть, каждый норовит всюду вставить свой кусочек давно протухшего мяса. Впечатлило?

— Великолепно, — блеснула глазами Рахиль.

Тиран был прекрасен. По дороге домой Рахиль мысленно возвращалась то к мужественной складке, секущей лоб его вертикально пополам, то к тонким ухоженным пальцам, то к вкрадчивому голосу. Она вспоминала темно-зеленый бархат кресел, старомодное сукно на столе. Вот он смотрит в окно, вот говорит с Кононом, вот что-то диктует секретарю, вот изменившимся, нежным голосом говорит с маленьким сыном. Он ставит роспись — и огромная машина со скрипом поворачивает в ту или другую сторону, он нажимает кнопку — и дороги превращаются в эскалаторы, которые сами идут под ногами, вот он закрывает лицо ладонями, прежде чем отдать последнюю команду «Убирай».

Красовался ли он перед ней?

Господи, красовался ли он передо мной?

И что он хотел — показать мне, как он велик, раздавить масштабом, величественными пропорциями?

Но он прекрасен, Господи, он прекрасен.

Не зря она во что бы то ни стало хотела оказаться рядом с ним.

Я права, Господи?

Господь не ответил ей.

— Политика — это искусство бессмысленного, что вы об этом думаете? — спросил он ее на прощание.

— Это не то, что можно сказать нам, чтобы мы служили лучше, — ответила Рахиль и еле заметно поклонилась ему, прежде чем выйти из его огромного, как целая страна, кабинета.

Как же он захотел быть златоустом! Как же глубоко вошло в него вдохновение творить словами реальность, завораживать, посылать на верную смерть. Лот жадно читал древних пророков и декламировал, расхаживая по кабинету, спальне, столовой, гостиной: «Сладок свет, и приятно для глаз видеть солнце». Или: «Не будь слишком строг и не выставляй себя слишком мудрым. Зачем тебе губить себя?» Или: «Бог дает человеку богатство, имущество и славу, и нет для души его недостатка ни в чем, но не дает ему Бог пользоваться этим, а пользуется тем чужой человек».