Книга Тихая жена - А. С. А. Харрисон

…Через некоторое время звонит Дин, она в таком отчаянии, что берет трубку.

– Дин, – начинает Джоди, – извини, что не перезванивала. Думаю, ты понимаешь, каково мне.

– Понимаю, – отвечает он. – Прекрасно понимаю.

– Могу представить, что и тебе нелегко. Я о тебе думала.

– И я о тебе тоже. Временами напоминаю себе, что не мне одному досталось, что Джоди-то тоже нанесли удар исподтишка. Ну, ты понимаешь, о чем я. Ты, скорее всего, тоже не обрадовалась.

– Да. Не обрадовалась.

– Знаю, знаю. Я думал обо всем этом и хотел поговорить, сказать, что сочувствую, что ты не одна. Мы тут с тобой вместе.

– Дин, это так мило с твоей стороны. Вспоминать обо мне, когда своих проблем хватает.

– Нет-нет, – отвечает он, – я правда хотел пообщаться. И именно с тобой мне нужно поговорить. Ну, ты понимаешь. Не с дочерью же. Я рад только тому, что ее мать не видит, как она портит себе жизнь.

– Не сомневаюсь, она бы очень расстроилась, – соглашается Джоди.

– Наташа всегда была хорошей девочкой, и ведь дело в том, что ей не обязательно все это делать. Думаю, она просто не понимает, что может взять и уйти. Надо бы, чтобы кто-нибудь ей мозги вправил. Женщина, понимаешь? Меня она не послушает. Лучше кто-то, кто был знаком с ее матерью. Вроде тебя. Я думаю, что ты могла бы на нее повлиять.

– Дин, ты мне льстишь.

– Ты слышала, что она сдвинула дату свадьбы? На вторую субботу декабря. Черт. Она хочет, чтобы я от нее отрекся. Ты можешь в это поверить? Спроси меня, я бы предпочел, чтобы ее в кипящее масло бросили.

– Ты это не всерьез.

– Ты с Тоддом говорила? Как думаешь, зачем он мне названивает? Что мы можем сказать друг другу? Тридцать лет дружбы, а он на все наплевал. Говорю тебе, даже если он завтра же все отменит, мне все равно. Уже слишком поздно. Он вышел за грани дозволенного. Уверен, ты чувствуешь то же самое.

Дин болтлив, и уж этот разговор он мог бы провести и без нее. Для продавца, разумеется, это достоинство. Отвлекай жертву, не давай думать самостоятельно.

– Джоди, слушай, может, выпьешь со мной, я угощаю. Или, еще лучше, приглашаю на обед. Нам надо держаться друг за друга, нести эту ношу вместе, поддерживать друг друга. Давай я завтра за тобой подъеду, что скажешь? Сходим в китайский ресторан.

Он не просто хочет посочувствовать; у него к ней дело. Забавно, что Дин думает, будто именно она сможет оказать влияние на Наташу. Вообще-то, это довольно трогательно. И не обидно. Но обедать с ним было бы ошибкой.

18. Он

Тодд едет по Мичиган-авеню на север, в направлении «Илинойс Центра». Спортзал стал для него в некотором роде убежищем, это единственное место, куда ему разрешается заезжать после работы, так что он теперь посвящает фитнесу больше времени, даже когда для этого нет настроения или ужасно хочется выпить. Как, например, сейчас. Его расстроил разговор с Джоди. Тодд не понимает, что с ней. Неужели она думала, что он будет содержать ее до конца жизни, обделяя себя и свою семью? Он же не совсем на произвол судьбы ее бросает. Он предложил ей оставить себе все, что есть в квартире. Она хоть представляет, сколько все это стоит?

Тодд думает позвонить ей еще раз, но вместо этого набирает Гарри.

– Ты какого хрена отправил Джоди письмо? Я собирался сначала предупредить ее сам. Мы же это обсудили.

– Это, наверное, Дафни. Я с ней поговорю.

– Да, правильно, вали все на ассистентку, – возмущается Тодд. – В итоге Джоди теперь официально в гневе и решила там окопаться. Гарри, блин, тебе что, кажется, у меня без этого мало проблем?

– Тодд, у меня для тебя новости. Она бы расстроилась, как бы ни узнала об этом.

– Да как знать, Гарри!

– Только не теряй из виду основные цели, а. Главное – сделать это, а времени не так много.

Гарри, пожалуй, прав в том, что не важно, как именно Джоди об этом узнала, но ордер на выселение – неоправданно жестоко. И он теперь выглядит некрасиво. Бессердечным. Хладнокровным. Но теперь уже дело сделано, может, оно и к лучшему, поскольку Тодд действительно хочет, чтобы Джоди съехала. Наташа спрашивает об этом ежедневно, а также о том, что он будет делать, если она не уйдет добровольно. Меньше всего ему нужна какая-нибудь ужасная сцена. Например, Джоди запрется, судебный исполнитель выломает дверь, выставит ее из дома. Она его никогда не простит.

Возможно, ей просто нужно какое-то время, чтобы привыкнуть. Уж как минимум Джоди практична. Дать ей неделю-другую, и она снимет себе уютную квартирку, обустроится и будет там как дома. Не в центре, конечно, с учетом ее дохода. Придется переехать в пригород, в Скоки или Иванстон, по крайней мере, пока не нарастит практику и не начнет принимать клиентов с утра до вечера. Более серьезное отношение к работе пойдет ей на пользу, да и более серьезное отношение к самой себе. Может, она даже найдет себе настоящее место, начнет применять свое образование на деле. В деловом мире она бы преуспела и зарабатывала бы хорошо.

Что бы из всего этого ни вышло, Тодд надеется, что Джоди будет позволять ему навещать ее, может, даже, из этого что-то выйдет. Иногда, если дать себе волю, он по ней ужасно скучает, по ее готовке, по здравомыслию, по легкости и комфорту их совместной жизни. Может, ностальгия связана со временем года. Осень бывает очень красивой, но и мрачной – эти длинные тени, порывистый ветер, летящие листья, надвигающиеся морозы. Наташу критиковать он не хочет, но сейчас дома совсем не так, как раньше, и бардак – меньшая из проблем. Кажется, что хаос – ее стихия: то соседи приведут ребенка, то кто-то придет на ужин, телик орет, даже когда она занимается. А когда появится малыш, будет только хуже.

Тодд включил в машине обогреватель, направив поток воздуха на лобовое стекло, чтобы не потело, по радио идет выпуск новостей. Голос у диктора богатый и вкрадчивый и успокаивает в противовес тексту – о случившихся за день бедах. Лишь немногим больше пяти, а темнеет уже стремительно. Если живешь в пригороде, короткий световой день дается труднее, это в городе собственный свет, яркий мираж всех цветов радуги. Из космоса он, наверное, похож на сияющий купол, силовое поле громадного города, где живет Тодд. Он всю свою жизнь ездит по этим улицам и знает каждый метр асфальта, каждый перекресток города. В молодости он любил воображать, что все это принадлежит ему, весь город – улицы, здания, электростанции, водоочистные сооружения, даже канализация – вся инфраструктура. И даже сейчас, когда он идет по улице или входит в «Блэки» или «Краун Плаза», Тодд чувствует себя хозяином.

А как он любит ездить на машине, слушая музыку и осматривая районы, наблюдая за уличной жизнью. В своей тачке ты все равно что и в собственном мире, и в большом одновременно. Еще Тодду нравится по пути что-нибудь жевать, обычно в бардачке у него лежат лакричные полоски или соленый арахис. Он вынужден признать, что не сильно отличается от отца, который любил зарыться в подвале с бутылкой и приемником. Сидишь на своем троне, как петух на жердочке (у старика это было разваливающееся кресло «Лей-Зи-Бой»), и чувствуешь себя пупом земли, как король, блин. Иногда, сидя в машине, Тодд даже ощущает себя так же, как его отец, начинает его понимать. Например, как он кивал сам себе, едва заметно и без повода. Тодд тоже так иногда делает – кивает воздушным потокам, приливам и отливам в потоке машин.