Книга Скала Таниоса - Амин Маалуф
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Шейх кивнул, но в его взгляде поневоле отразилось беспокойство. Чего потребует этот ушлый гость после такой двусмысленной преамбулы, где лесть смешана с потаенной угрозой?
— Некогда, — заключил прелат, — это селение проявляло в трудные минуты похвальную доблесть, отвага здешних жителей вошла в поговорку, памятную поныне. В наши дни, когда готовятся серьезные события, эмир снова нуждается в воинах. В других селениях Предгорья солдат вербовали силой. Здесь же имеются традиции. Я заверил нашего эмира, что Кфарийабда даст ему больше добровольцев, чем он мог бы набрать рекрутов в любом другом селении. Не ошибся ли я?
Шейх был отнюдь не в восторге от подобной перспективы, но сейчас проявить строптивость было бы неосмотрительно.
— Вы можете сказать нашему эмиру, что я, как в старые времена, соберу своих людей, и они станут храбрейшими из его воинов.
— Я не ждал от нашего шейха иного ответа. Итак, на сколько человек может рассчитывать эмир?
— На всех здоровых и сильных мужчин, и я сам встану у них во главе.
Патриарх поднялся с места, цепким взглядом изучая выражение лица хозяина дома. Тот, казалось, овладел собой и посчитал делом чести вскочить с кресла, ни на что не опираясь, как молодой. Но от этого до возможности лично вести войско в бой ох как далеко!..
— Господь хранит вас, вы по-прежнему полны сил, — молвил прелат. И прочертил перстом крест у него на челе.
— Прежде чем саийидна покинет нас, я хочу испросить одной милости. Это не слишком важный вопрос, он даже ничтожен в сравнении со всем тем, что творится в стране. Но он заботит меня, и я бы желал, чтобы он был улажен прежде, чем мы выступим в поход…
Выйдя из залы, где они совещались, патриарх уведомил охрану о своем желании «проехать мимо дома хведжи Рукоза», чем заслужил со стороны Гериоса столь жаркое целование руки, что кое-кто из присутствующих был не на шутку заинтригован.
«Проехать мимо» — то было не более чем иносказание. Прелат прямиком заявился к бывшему управителю, уселся в зале с деревянными резными панелями, пожелал, чтобы ему представили Асму, долго беседовал с нею, потом наедине — с ее родителем, которому охотно позволил поводить себя по своим обширным владениям. Он прогостил там более часа, то есть дольше, чем только что пробыл в замке. И затем отправился восвояси с веселым лицом.
Время словно бы остановилось, так казалось и Таниосу, и Ламии с Гериосом, который не смог воздержаться от того, чтобы облегчить свою тревогу, пропустив несколько глотков сухого арака.
Воротясь к шейху, патриарх успокоительным жестом дал ему понять, что дело вполне улажено, но сначала попросил, чтобы его оставили наедине с Раадом. Когда он появился снова, юного шейха с ним не было, он скрылся, воспользовавшись потайной дверью. «Назавтра он уже и не вспомнит об этом», — заверил прелат.
Потом, не присаживаясь, только опершись плечом на одну из колонн большой залы, он вполголоса сообщил хозяину дома о результатах своего вмешательства и о хитроумном выходе, который он сумел найти.
Ламиа приготовила кофе на углях и выпила его большими обжигающими глотками. Голоса и шумы доносились к ней через приоткрытую дверь, но она ждала только шагов Гериоса, надеясь по его лицу прочесть все, что произошло. Время от времени она сжимала в руках крест и проборматывала короткую молитву к Пресвятой Деве.
«Она была молода, Ламиа, и все еще красива, и шея ее была шеей доверчивого агнца», — комментирует Джебраил.
Таниос в ожидании приговора забрался в нишу, где некогда, ребенком, знавал мирное счастье. Он развернул свой тощий тюфяк и растянулся на нем, прикрыв ноги одеялом. Может быть, он намеревался больше не двигаться и возобновить свою голодовку, если посредничество патриарха потерпит неудачу. Но может быть, ему всего лишь захотелось подремать, чтобы усмирить свое нетерпение. Так или иначе, он не замедлил уснуть.
В большой зале патриарх завершил свой рассказ. Потом он тотчас простился: из-за непредвиденного крюка, вызванного заездом к Рукозу, он подзадержался, теперь приходилось наверстывать.
Тогда шейх проводил его до крыльца, но по ступеням с ним вместе спускаться не стал. И прелат не оглянулся, чтобы обменяться с ним прощальным взглядом. Ему помогли взобраться на боевого скакуна, и эскорт тронулся в путь.
Гериос стоял в дверях, одной ногой в прихожей, другой на крыльце. Мысли его с каждой минутой все больше мутились. И от арака, выпитого в часы ожидания, и от объяснений патриарха, но также и от слов его господина, только что прозвучавших над самым ухом.
— Я спрашиваю себя, что мне делать — то ли смеяться, то ли придушить его, — произнес шейх резко, будто плюнул.
Еще и поныне, когда в селении пересказывают этот незабытый случай, мои односельчане не знают, негодовать или смеяться: достопочтенный прелат, отправившись просить руки Асмы для Таниоса, увидел, сколь она одарена прелестью и богатством, передумал и получил согласие на брак с ней… своего собственного племянника!
О, приличное объяснение у святого человека, разумеется, нашлось: шейх ведь хотел, чтобы эта девушка не стала женой Раада, а Рукоз больше и слышать не желал о Таниосе, ну вот он и вспомнил, что у него есть племянник, которому пора жениться…
Владетель Кфарийабды почувствовал себя одураченным. Он, который рассчитывал поставить бывшего управителя на место, добился, что теперь этот «вор» породнится с семейством патриарха, верховного правителя общины!
Что до Гериоса, он был уже не в состоянии рассуждать, пользуясь понятиями прибыли и убытка. Он не отрывал глаз от серой лошади патриарха, трусившей неторопливой рысцой, и в голове его колом торчала, терзая нестерпимой мукой, единственная мысль. Из его груди вырвались три слова:
— Таниос покончит с собой!
Шейх слов не расслышал. Так, какое-то мрачное бормотание. Он смерил своего управителя взглядом с головы до ног:
— От тебе разит араком, Гериос! Уходи отсюда, исчезни! И не возвращайся, пока не протрезвишься и не надушишься!
С тем господин, пожав плечами, отправился в свою опочивальню. Он снова почувствовал себя будто оглушенным, больше всего на свете хотелось хоть ненадолго прилечь.
* * *
В то же самое мгновение Ламиа расплакалась. Она и сама не смогла бы объяснить почему, но была уверена, что эти слезы недаром. Наклонясь, она выглянула в окно и увидела удаляющийся кортеж прелата.
Не в силах более ждать, она решила отправиться за новостями в Залу с колоннами. Покуда патриарх был там, она предпочитала не показываться, зная, что у него никогда душа к ней не лежала и что на шейха он тогда взъелся из-за нее: она боялась, что при виде нее он разозлится, а последствия могут выйти такие, каких Таниос не перенесет.
Автор «Горной хроники» полагает, что предосторожность была тщетной: «Само рождение этого мальчика по понятным причинам всегда являлось для нашего патриарха фактом недопустимым… Как же он мог просить для него руки той девушки?»