Книга Воскресный день у бассейна в Кигали - Жиль Куртманш

Этой ночью Валькур внезапно проснулся весь в поту. Жантий рядом не было. Ребенок спал на соседней кровати. Он зажег лампу у изголовья и увидел, что Жантий лежит на балконе. Ее нагое тело купалось в лунном свете, рядом мерцала свеча. Желтые всполохи пламени играли на хрупком плече, светлый отблеск падал на гладкое бедро. Она читала. Обернулась, услышав его шаги.

– Я забеспокоился - проснулся, а тебя рядом нет.

– Тогда в следующий раз, когда я захочу почитать, включу свет, даже если он тебя разбудит, - сказала она насмешливо.

Она читала Элюара.

– Ты представить себе не можешь, Бернар, сколько я узнаю нового, читая эту книгу. Ты красиво говоришь, словно этот талант у тебя с рождения. Ты можешь подобрать слово к каждому своему чувству, и тебя все понимают. Меня же учили, что не стоит говорить все то, что крутится у меня в голове. У меня нет такой привычки, и слов не находится. Поэтому иногда ночью, когда ты крепко спишь, а мне не спится, я прихожу сюда и учусь подбирать слова к своей любви, к своей жизни. Пусть это чужие слова, но они становятся и моими тоже. Послушай: «Лишь мы вдвоем, и близится гроза / Вокруг нелепое жестокое блаженство»[42]. Прямо как про нас, тебе не кажется?

Они так и не уснули. Лежали, смотрели на небо, дыша спокойно и равномерно, в мире и согласии с самими собой.

Когда первый розовый луч коснулся изящной ступни Жантий, он прошептал: «Как мы назовем ребенка?»

Она тихо ответила: «Эмерита».

- 11 -

На высотах Ньямирамбо под новое кладбище расчистили от камней еще один участок земли. Ополченцев, полицейских и жандармов присутствовало столько же, сколько друзей и родственников Эмериты. Ландо не пришел. В последнее время он лишь вечерами появлялся в своем ресторане, в окружении десятка вооруженных людей. Господин Фостин, немного нервничая, произнес подобающую случаю речь. На слове «демократия» он так понизил голос, что услышали его лишь те, кто стоял совсем близко. Следующей была мать Эмериты, она медленно обошла вокруг ямы, яростно пиная ногами камни, потом повернулась ко всем этим соглядатаям, державшимся метрах в десяти, и заговорила: «Посмотрите на меня, душегубы хреновы, отбросы холмов. У меня широкий лоб и приплюснутый нос, маленькие, глубоко посаженные глаза, широкие бедра и тяжелая задница. Тут не ошибешься, я настоящая хуту. Ни один тутси не стал членом нашей семьи, поэтому никто из нас не стал более светлым и худым. У Эмериты был мой нос, мой лоб, моя задница. Она тоже была настоящей хуту. Больше хуту, чем вы все. И вот что я вам скажу, когда хуту взрывает свою сестру, да так, что потом невозможно собрать по кусочкам тело, значит, этот хуту болен. Вы убили ее за то, что она дружила с тутси. Вы ничего не поняли. Она просто хотела быть руандийкой - свободно выбирать себе друзей на любом из холмов. А ты, Гаспар, ты размахиваешь мачете и задираешь нос, уж ты-то должен понимать, ведь ты два раза в неделю приходишь в мой бордель к Жасмин, а она еще больше тутси, чем я хуту, - Жасмин из Бутаре, которую ты поишь пивом, заваливаешь цветами и все упрашиваешь выйти за тебя, а она всякий раз отказывает, потому что ты не доставляешь ей удовольствия. Невелика потеря для Эмериты потерять вас. Теперь она с ангелами».

Гаспар убежал. Но он знал, что его найдут и убьют за то, что он любил и обхаживал проститутку тутси. Мать Эмериты тоже это знала, она вернулась к могиле и бросила туда букетик роз. «Я убила одного, дорогая. Убью и еще».

Жантий и Бернар извинились, им нужно было ехать, чтобы сообщить о свадьбе основным членам семьи Жантий, в частности Жану-Дамасену, ее отцу, жившему в Бутаре. Смеясь, они говорили друг другу, что это будет их свадебное путешествие сто семьдесят пять километров спокойного пути с резко меняющимся пейзажем, от крутых подъемов до головокружительных спусков. На выезде из Кигали они сделают остановку в Рунде, навестят Мари, и через тридцать километров - в Мугине, где живет Страттон, двоюродный брат Жантий.

Они без проблем проехали пост перед новым кирпичным заводом, не работающим из-за того, что министр продал немецкое оборудование какому-то чиновнику из Зимбабве. После спокойной реки Ньябаронго дорога начинала петлять и резко шла вверх до самой Рунды. Жантий хотела представить Валькуру Мари, которая когда-то ее учила. Мари было тридцать пять, она растила девятерых детей. Мари работала преподавательницей начальных классов в Рунде, вышла замуж за заместителя бургомистра. Благодаря двум зарплатам им удалось создать семью согласно своим религиозным убеждениям. Но Мари не платили вот уже полгода, а Шарль, ее муж, потерял работу несколько недель назад, потому что отказался составить список всех семей тутси, проживающих в коммуне. С тех пор он скрывался у друзей хуту. Шарль уже начал сомневаться, тутси ли он, несмотря на то что выглядел как тутси, значился таковым в документах, а его дедушка имел важный чин при дворе мвами. Шарля дома не было. Мари извинилась за него, низко склонив голову и почти закрыв глаза, как будто отсутствие мужа могло оскорбить гостей. Был уже полдень, дети просили есть. Мари отталкивала их и бранила. У нее гости, которых она давно не видела. Дети могут поесть позже. Но друзей, если они приходят к обеду, здесь сразу приглашают к столу, а если это близкие друзья, режут козу, привязывая к столбу во дворе. Жантий, играя с детьми, между делом обошла дом. Козы, как и куриц, не оказалось ни во дворе, ни на кухне, только мешок риса и немного фасоли. Не нашлось даже испорченных помидоров или связки переспелых бананов. Она позвала Валькура, и он предложил детям прокатиться. Они, весело крича, набились в просторный «лендровер». Старшие запрыгнули сзади на бампер. Через полчаса они привезли пару десятков шашлыков, две большие зажаренные курицы и несколько килограммов помидоров. Между тем Мари поведала обо всем Жантий, которая, впрочем, и так уже была в курсе событий. Мари подумывала уехать вместе с детьми в Бутаре. В последние дни ходили самые невероятные слухи. Группа ополченцев с севера разбила лагерь на перекрестке, другая поселилась на складе, принадлежавшем коммуне. Но ей не хватит духу бросить Шарля, которого она навещает после наступления темноты, и сорок своих учеников, так хорошо успевающих по французскому. Валькур открыл одну из бутылок «Кот-дю-Рона», которые захватил с собой, чтобы отметить свадьбу с семьей в Бутаре. Мари впервые в жизни выпила два бокала вина, и, когда она совсем опьянела, Жантий сообщила ей о свадьбе. Эту новость она встретила, неистово хлопая в ладоши и благодаря Бога за освобождение Жантий. Именно это слово произнесла Мари, поинтересовавшись затем, не боится ли Жантий канадского мороза. Мари так и не поняла, почему двое влюбленных, которые могли уехать, как только пожелают, решили остаться в этой стране, но это ее потрясло, и она поцеловала Валькура в лоб робко и быстро, так, что ему показалось, будто его овеяло теплым дыханием или рядом пролетела ласточка.

«Лендровер» уже почти доехал до перекрестка и собирался повернуть направо в сторону Гитарамы, а Мари все еще неистово махала им вслед руками, как ветряная мельница. Машина скрылась за темнеющей вдали заправочной станцией, где вот уже три месяца как кончился бензин. Руки Мари так и застыли в воздухе, как два сигнальных флажка из плоти и крови. Мари тоже, наверное, не уедет. Останется на холме Шарля и их детей. В конечном счете эти отвесные склоны, видимо, стоили того, чтобы к ним привязаться и защищать их от убийц.