Книга В поисках единорога - Хуан Эслава Галан

Спустившись вниз по реке, мы достигли того места, где я наслаждался купанием с Гелой. Пропустив всех вперед, я ненадолго отстал, чтобы в одиночестве полюбоваться напоследок этим мирным уголком, хранящим счастливые воспоминания. Тут шепнула мне совесть, что слишком легко я расстался с Гелой и нашим сыном. Но что сделано, то сделано, и я не хотел больше об этом думать. И ушел догонять остальных, вопреки велению сердца ни разу не оглянувшись.

Через две недели похода, накануне святого Михаила, мы вышли к просторной, покрытой буйной зеленью долине, где обитали несколько племен мангбету. Заметив часовых, наблюдавших за нами издалека, я послал чернокожих гонцов из своего отряда с сообщением, что мы пришли с миром, а не с войной, и всего лишь проходим мимо, направляясь в другие края, однако, прежде чем уйти, хотим поговорить с вождями мангбету. Два дня мы провели начеку, дабы коварные враги не застали нас врасплох, но наконец пришел ответ от местного вождя по имени Боро-Боро. Он приходился сыном одному из погибших от наших рук в прошлогоднем сражении. Передал его слова тщедушный сухонький старичок, завернутый в ткань с нарисованной львиной мордой, означавшей, что в молодости он был могучим воином. Он подошел ко мне и на своем языке, который я уже худо-бедно научился понимать (бандб говорили на нем же), изрек:

— Приветствую великого и могучего белого кузнеца. Я — голос вождя Боро-Боро, сына бога Анаки. Вождь велел передать: если ты не хочешь войны, ему она не нужна тем более. Он даст вам муки и сала, чтобы вы побыстрее покинули его земли.

Я хотел было ответить на это, что, дескать, не нужно мне ни муки, ни сала, отдайте только Инесилью, но вовремя спохватился и сказал:

— Великий белый кузнец обойдет вас стороной, как вы просите, но сначала, помимо муки и сала, вы должны отдать нам белую женщину Инесилью. Без нее мы отсюда не уйдем, и будет вам война без пощады.

Негры обещали вернуться с ответом через девять дней, так как Боро-Боро сейчас находился далеко от нас. Поскольку место было неплохое, я приказал разбить лагерь на время ожидания и для пущей надежности окружить его рвом, а ров обнести частоколом. И еще соорудить шалаши из веток, чтобы укрываться от нестерпимого зноя, и на некотором расстоянии от лагеря выкопать волчьи ямы и канавы с острыми кольями на дне, которые оказались столь полезны в прошлый раз. Это заняло весь отряд, как черных, так и белых, до самого прибытия гонцов от Боро-Боро. Через семь дней явился все тот же старик в „львиной мантии“ с известием, что вождь попросил своего подданного, которому отдали в жены Инесилью, отпустить ее и тот согласился, но сама она предпочитает остаться среди мангбету и не желает возвращаться к белым кузнецам. На этих словах Андрес де Премио, до сих пор слушавший посланника спокойно, не выдержал, вскочил и отвесил старику оплеуху такой силы, что сбил его с ног. Один из молодых негров, сопровождавших старика, схватился за дротик на поясе, намереваясь броситься на обидчика, но Андрес наискось ударил его ножом в живот, выпустив кишки, и юноша со стоном рухнул наземь. Все это произошло в одно мгновение, так что никто из присутствовавших не успел вмешаться. Тут остальные мангбету бросились наутек, и я, боясь, что они донесут обо всем Боро-Боро, закричал арбалетчикам, чтоб стреляли. Пока они взводили арбалеты, беглецы удалились на приличное расстояние, однако же все до единого полегли, пронзенные стальными стрелами. Теперь все мангбету лежали мертвые в траве, кроме старика, который, всхлипывая, обнимал юношу со вспоротым животом — судя по всему, это был его сын. Я страшно разозлился на Андреса, но не произнес вслух бранных слов, вертевшихся у меня на языке, поскольку словами тут ничего было не исправить. Несколько часов мы провели в размышлениях, а к вечеру собрались на совет, чтобы решить, как с наименьшими потерями выйти из положения. Кое-кто из арбалетчиков выразил опасения, что как только мангбету узнают о случившемся, тотчас пойдут на нас несметными полчищами, задавят числом и всех перебьют. Вообще-то я разделял их страхи, но тщательно это скрывал, ибо стыдно было уходить, оставив нашу женщину пленницей в руках язычников. Поэтому я встал и твердо, приводя неоспоримые доводы, заявил, что никуда мы не уйдем, пока не освободим Инесилью, пусть даже придется перебить всех здешних туземцев. Слыша яростную решимость в моем голосе, солдаты притихли. И на следующий день, еще до рассвета, мы развязали и накормили старика, поели сами, и он повел нас в деревню Боро-Боро.

После пяти коротких дневных переходов (на случай, если предстоит битва, я не хотел утомлять солдат) мы вышли на берег полноводной реки. Здесь находилось поселение мангбету. Позже я узнал, что из трех племен мангбету Боро-Боро правил самым маленьким, но, поскольку в давние времена от него произошли остальные два, его вождь пользовался наибольшим почетом и властью — примерно как Папа Римский среди христианских монархов. Судя по внешним признакам, жители деревни не ожидали никакой опасности, хотя выставленные в поле немногочисленные часовые и побежали доложить о нашем прибытии. Я тем временем расставил своих людей в боевом порядке, причем части отряда велел спрятаться, чтобы не видно было, сколько нас на самом деле. Потом отправил Черного Мануэля и еще двоих негров сообщить, что я требую встречи с Боро-Боро. Вскоре они вернулись и передали, что Боро-Боро сейчас явится в сопровождении своих старейшин и приведет Инесилью. Черный Мануэль подробно описал мне расположение деревни и добавил, что река с другой стороны делает поворот и как бы обхватывает ее полукругом, а боеспособных мужчин там не меньше пятисот.

Когда солнце поднялось в зенит, мы увидели приближающуюся группу из трех-четырех десятков негров, увешанных оружием. В руках одни держали опахала из пальмовых листьев, другие — копья и белые кожаные щиты, украшенные росписью (арбалетная стрела пробивает такой щит, как бумагу). Боро-Боро был молод и не столь тучен, как его отец. Его несли на тростниковых носилках; двое обнаженных слуг прикрывали его от солнца пологом, сплетенным из травы. Приблизившись к нам на безопасное, по его мнению, расстояние — меньше арбалетного выстрела, он приказал опустить кресло на землю, и вся процессия остановилась. Я поднял руки в знак мирных намерений, а Андрес сделал несколько шагов вперед, нашел глазами Инесилью, которая стояла впереди с младенцем на руках, и громко крикнул ей, чтобы не боялась и шла к нам. Она же лишь крепче стиснула в объятиях ребенка, отвернулась и даже, кажется, попыталась спрятаться за спины негров, но те сомкнули щиты и не пустили ее. Тут мы все заметили, что она не связана, и поняли, что за время разлуки Инесилья лишилась рассудка и действительно не пойдет с нами по своей воле. Оценив ситуацию, фрай Жорди — вот уж в ком я никогда не подозревал способности сохранять мужество под угрозой оружия — направился один к мангбету, распахнув объятия Инесилье. Довольно долго он беседовал с нею, положив руку ей на плечо и иногда гладя по головке малыша, которого она изо всех сил прижимала к груди. Через несколько минут, показавшихся нам вечностью, он вернулся, отозвал в сторонку Андреса и, глядя на него с состраданием, объяснил, в чем дело.

Инесилья стала женой негра мангбету, родила от него сына. Она как будто не в себе и предпочитает остаться навсегда с неграми, лишь бы не блуждать с нами в поисках единорога. По ее же словам, она столько выстрадала, столько видела нищеты, столько крови, что теперь ей больше хочется мирно прожить жизнь с сыном на земле нечестивых язычников, чем снова носить платья и есть за столом в христианской стране. Андресу же она просит передать, чтобы он простил ее, и следовал своим путем, и поскорее о ней забыл — она же отныне будет любить его как брата, а не как мужа.