Книга Гнев Нефертити - Жеральд Мессадье

— Значит, ты имел дело только с Хумосом и Нефертепом? — спросил он, предпочитая пока не задавать вопрос, который звучал у него в голове.

Лицо Пентью настолько исказили испытываемые им ужас и стыд, что было практически невозможно прочесть на нем что-либо еще. Лекарь провел тыльной стороной ладони по блестящему от пота лбу. Он не ответил.

— Я тебе задал вопрос! — настаивал Сменхкара.

— Только они отдавали мне приказ подмешать яд в пищу царя, — ответил наконец Пентью. — Но…

Сменхкара ждал продолжения. Ждать пришлось долго.

— …но, как я понял, о преступлении знали и другие.

— Кто же?

— Ай. — Пентью так тихо произнес это имя, что его едва можно было расслышать.

— Ай? — переспросил Сменхкара.

Пентью кивнул.

— И как ты это понял?

— Мне было нелегко получить дурман. Это средство очень сложно приготовить. Если оно слабое, то вызывает лишь ужасные видения, а если сильное, убивает мгновенно. Однажды ко мне пришел какой-то торговец и стал предлагать разные снадобья, в том числе и дурман. Такое совпадение показалось мне странным. Я спросил его, откуда он пришел. «Из Косеира», — ответил мне торговец. А ведь у Ая там есть лавка со специями и снадобьями. Таким образом я и купил этот яд. На следующий день Ай настойчиво спрашивал меня, видел ли я Хумоса и Нефертепа. Так я и понял, что все трое заодно.

— А Нефертити?

— Когда она стала наследницей твоего брата, было очевидно, что, поверив обещаниям Ая, жрецы надеялись на преобразования. Они хотели поговорить об этом с ней, но Нефертити отказалась принять их. Военные тоже были разочарованы.

— Хоремхеб?

— Да.

В комнате снова воцарилась тишина. Пентью смотрел в пол, а Сменхкара не отрывал от него взгляда.

— Они намеревались и тебя убить тоже, — произнес Пентью. Его голос все больше и больше становился похожим на кваканье. — Они говорили, что в твоих жилах течет желчь и что это неизлечимо. Я напоминал им, что только ты, продолжив династию, можешь оказаться им полезен и что за время своего регентства ты уже продемонстрировал свою терпимость к ним…

— А как тебе удалось отравить только моего брата? Ведь мы ели одну и ту же пищу?

— Помнишь, иногда по вечерам он принимал снадобье, чтобы заснуть?

Сменхкара согласно кивнул.

— Так вот, оно было горьким, — продолжил Пентью. — И чтобы смягчить горечь, я добавлял мед. Этим занимался я сам.

— У тебя были сообщники среди поваров?

Пентью отрицательно замотал головой.

— Почему ты предал меня, когда Нефертити взяла власть в свои руки?

— Потому что в противном случае я не мог попасть во дворец.

Сменхкара боялся, что Меритатон может упасть в обморок в потайной комнатке и наделать шуму.

— А Майя?

— Он всегда был предан Аю душой и телом, — ответил Пентью хрипло, прерывающимся голосом. — К тому же…

Он не закончил фразу.

— Что к тому же? — настаивал Сменхкара.

— Он был очень привязан к Нефертити…

Сменхкаре не надо было пояснять, что значит «очень привязан». Он не стал ничего уточнять, щадя Меритатон и желая избежать резкой реакции царевны, которая, несомненно, была уже вне себя от гнева.

— Но Майя понял, — продолжал Пентью, — что если он воспротивится жрецам, то и он, и его семья будут вышвырнуты и никто не сможет их спасти. Поэтому он замолчал и предал Ая, который отныне смертельно ненавидит его.

«Настоящее гадючье гнездо», — подумал Сменхкара. Всем заправляют жрецы. Решив убить царицу, свою любовницу, Майя принял сторону Сменхкары на Царском совете, потому что у него не было другого покровителя. И он надеялся, что новый властитель царства простит ему измену.

— Чем же тебе угрожали Хумос и Нефертеп? — спросил Сменхкара.

— Одно старое дело. Один из моих помощников восстал против меня. Вспыхнула ссора. Я не смог сдержать себя. Я его убил. Это был брат одного из жрецов Пта. Я представил все так, как будто это был несчастный случай. Брат убитого пришел ко мне и сказал, что знает все.

— Последний вопрос: почему дурман?

Пентью поднял свои красно-желтые глаза.

— Потому что его действие похоже на естественную болезнь. Он убивает только через несколько часов. Нефертити выпила его с миндальным молоком за три часа до смерти.

Наступила долгая пауза. Сменхкара снова забеспокоился о Меритатон.

— Сейчас можешь идти, — сказал он. — Ты спас свою жизнь. Но теперь ты займешься другим делом. Я не хочу, чтобы твоя опала была слишком явной. Это вызовет скандал. Будешь начальником Царского архива. Ты уже знаешь, где это.

Пошатываясь, Пентью встал. Ноги у него подкашивались, и он без конца сглатывал слюну.

— О повелитель! — бормотал он. — Для меня это самый счастливый день…

Он медленно вышел и закрыл за собой дверь. Сменхкара встал и отдернул занавес. Меритатон была там, бледная, в слезах.

— Ты довольна? — спросил он, ласково беря ее за руку и усаживая в кресло, еще хранящее тепло Пентью.

Все ее тело сотрясали рыдания. Он протянул ей свой кубок с гранатовым соком. Она еще пила сок, когда раздался торопливый стук в дверь. Сменхкара пошел открывать. Начальник стражи стоял перед ним с потрясенным видом.

— Твое величество! Приближенный к телу царя, господин Пентью… Он упал во дворе! И умер!

— Это доказывает, что у него есть сердце, — сказал Сменхкара. — Отнесите тело в комнату стражи, и пусть Уадх Менех сообщит его семье.

Он закрыл дверь и посмотрел на Меритатон: у нее был жалкий вид. «Такие испытания способны уничтожить мужчину, не то что женщину», — подумал Сменхкара.

Сестры Меритатон увидели ее, когда она возвращалась из Царского дома и, еле держась на ногах, опиралась на руку служанки. Царевны встревожились и бросились за ней в комнату.

— Это от жары, — предупредила она все расспросы. — Дайте мне отдохнуть. Я присоединюсь к вам за ужином.

Кормилицам не без труда удалось сдержать чересчур энергично проявляющуюся заботливость царевен. Анхесенпаатон спустилась в сад и поискала глазами Пасара. Его там не было. Царевна не могла понять почему. Солнце грозило испепелить горизонт, а горы на западе казались раскаленными. Царевне мерещилось, что ее поглощает отчаянное одиночество. У нее больше никого не осталось! Впервые она поняла, что матери больше нет.

— Мама! — вскрикнула девочка и заплакала.

Но в ответ только тростник и пальмы зашелестели на берегу под усиливающимся ветром. Бегом она вернулась и застыла как вкопанная в большом зале на первом этаже.