Книга Кольцо Луизы - Николай Вирта

Плехнер заглянул в пакет и вернул Антону. Сорвалось!…

— Ничего, — скрывая разочарование, проговорил он. — Руди скоро уедет на фронт и притащит оттуда гору добра, чтобы рассчитаться с вами. Впрочем, ну его ко всем чертям, этого балбеса! Поговорим о чем-нибудь более интересном. Между прочим, давно хотел сказать вам, Клеменс. Мне очень импонирует одна ваша черта: вы очень целеустремленный человек и, как мне кажется, не догматик. И я очень ценю ваше доброе отношение ко мне.

— К вам я отношусь, как и ко всем в интендантстве, как ко всем.

— Если хотите, я мог бы сообщать вам… Поверьте, просто из дружеских чувств… Я мог бы сообщать кое-какие сведения, представляющие интерес для вас.

— Да? — Антон насторожился.

— Скажем, о настроениях среди генералитета и приближенных фюрера, о делах на фронте…

— Благодарю. Для меня эти вещи не представляют ни малейшего интереса.

— Но ведь я ничего не попрошу взамен.

«Уж не пронюхал ли он о наших отношениях с Лидеманом?» — подумалось Антону. Вслух он сказал:

— Еще раз благодарю, но мне решительно ничего от вас не надо, с чего вы взяли?

— Вы не так меня поняли, Клеменс, — смешавшись на секунду, заметил Плехнер. — Дружба всегда должна быть бескорыстной, не так ли? Например, ваша дружба с Лидеманом… Но он ваш должник, а я предлагаю вам искреннюю дружбу. И, поверьте, она может отвечать моим и вашим интересам. Мне кажется, что такой умный и прозорливый человек, как вы, не может не задумываться о судьбах этой страны.

Подобие двусмысленной улыбки мелькнуло на губах Антона и тотчас исчезло.

— Я задумываюсь о судьбе страны в той же мере, как и все живущие в ней.

— Таких, как я и вы, не так уж много здесь, не правда ли?

— Конечно, каждая личность, в общем-то, неповторима, — уклончиво ответил Антон.

Плехнер притворился, будто он восхищен его словами.

— Очень умно сказано! Так вот, Клеменс, иные неповторимые личности с вершины своего холодного и всеохватывающего ума, с тех высот, какие они занимают в государстве, могут беспристрастным взглядом обозревать действительность, окружающую их. Даже для некоторых людей, стоящих близко к фюреру, стало ясно, что Германия, увы, катится в бездну, неужели вам это не понятно?

— Что вы, что вы! — с видом безгрешного агнца вскричал Антон. — С вершин нашего холодного и всеохватывающего ума мы наблюдаем блистательные победы и всеобщее обожание фюрера!

Плехнер не мог взять в толк — дурака валяет Антон или не понимает его.

— Пока да. Но сравним Германию с океаном, на поверхности которого еще вздымаются волны ликования. Впрочем, они совсем не такие могучие, как в недавнем прошлом. Мы-то знаем, в глубинах океана идет своя, совсем другая жизнь. И мы обязаны помочь тем, кто в недосягаемых глубинах думает о спасении Германии! — патетически закончил Плехнер.

— Простите, — перебил его Антон, — но вы сами сказали, что она катится в бездну. Где уж спасать то, что валится туда?

— Этот процесс можно остановить. И время для этого есть, и средства тоже.

— Какие же?

— Устранение тех, кто тащит страну в бездну.

Наступило молчание. Антон курил с самым беспечным видом.

— Вряд ли нам нужна Германия, где будут царить хаос, голод и мрак, — добавил Плехнер.

— Кому это «нам»? — в лоб спросил Антон.

— Очевидно, тем, кто придет сюда с Востока, чтобы встретиться с теми, кто рано или поздно придет с Запада.

Плехнер пил кофе, не спуская глаз с Антона.

— Видите ли, насколько я осведомлен… по газетам, разумеется, Восток и Запад вряд ли обуреваемы одной и той же конечной целью. Одни, судя по разговорам, хотят видеть Германию бастионом или защитным валом, который сдержал бы напор идей, идущих с Востока. Другие, напротив, приветствовали бы Германию, принявшую хоть частичку этих идей. Кроме того, как я слышал, наши правительственные круги уверены, что в конечном счете союзники непременно передерутся. Другие хотя и отрицают эту возможность, но рассчитывают на отчаянную идеологическую битву между ними. Так что говорить о каких-то общих идеалах — пустое занятие.

Плехнеру надоели отвлеченные рассуждения Антона, и он резко прервал его:

— Конечная цель! Идеалы! Разве сейчас не в том главное, чтобы любыми путями прекратить бойню?

Последующими словами Антон поставил Плехнера в тупик. Ему показалось, что Клеменс-младший осведомлен о его связи с гестапо.

— О, я верю благородству ваших побуждений, — с иронической улыбкой возразил Антон, — но не слишком доверяю тем, кто… как бы сказать поточнее… ну, скажем, распоряжается вашими действиями и мыслями.

— Я вижу, вы завзятый дипломат, — скрывая злость, буркнул Плехнер.

— И наша фирма зависит от колебания биржи. Биржа тотчас откликается на малейшее колебание международных весов, Мы обязаны дипломатничать порой, дабы не подвести под удар фирму. Только и всего.

Поняв бесполезность дальнейшего разговора, Плехнер поднялся.

— Ну, до свидания. Жаль, очень жаль, Клеменс, что скрытничаете с людьми, очень уважающими вас. Впрочем, ладно. С вашего разрешения, зайду-ка я в пивную и допью свою дневную порцию.

— Не смею отвлекать вас от столь увлекательного занятия, — Антон нажал кнопку. Появился Педро, — Проводите господина Плехнера.

Антон налил чашку кофе и, позабыв о ней, долго смотрел на дверь, за которой скрылись Педро и Плехнер, соображая, к чему этот поздний визит. Контракт с Батей — пустой предлог, Плехнер мог сказать о нем утром. И этот разговор о «глубинных процессах». Провокация, ясно. Но не только ради нее приходил Плехнер… Антону недолго пришлось гадать. Вернулся Педро. Он был очень взволнован.

2

— Прошу вас выслушать меня.

— Да, — рассеянно отозвался Антон.

— В вашем доме шпионы.

— Полно-ка! Что им делать здесь? — небрежно отмахнулся Антон.

— О, для них в любом доме найдется работа.

— Кто они, хотел бы я знать. — Антон пил кофе, все еще поглощенный мыслями о странном визите Плехнера.

— Один из них только что вышел отсюда, другой — перед вами.

Антон поперхнулся. Чашка со звоном опустилась на блюдце.

— Вы с ума сошли!

— Меня завербовало гестапо через неделю после того, как мы приехали из Африки.

— Я не желаю слушать вас! — гневно выкрикнул Антон. — Убирайтесь прочь!

Педро не сдвинулся с места.

— Я охранял вас в Африке и охраняю здесь. Я с радостью дал завербовать себя.

— О, господи! Но почему же именно сегодня вы решили открыться?