Книга Трикстер, Гермес, Джокер - Джим Додж

— Да, насрать на них на всех, — неожиданно легко сдался Мотт. Он подхватил чемоданчик и сунул его в седельную сумку. — Пошли.

— Увидимся, — помахал Эдди.

Дэниел поинтересовался:

— А вы не хотите проверить, там действительно гашиш?

— Может, ты еще предложил бы Эдди пересчитать бабло?

— Вы так ему доверяете?

— Он доверяет мне точно так же. В этом вся штука, если ты занимаешься торговлей и состоишь в Альянсе.

— А зачем было сжигать сотню?

— А за чертовым хреном.

— Ну, я понял, вы не любите Франклина, а Эдди тут причем?

— У меня есть такое ощущение, что Низколета это заводит. Небольшое замыкание на линии. Ты же видишь, как он одевается. И всякий раз, когда я прикидываюсь возбужденным, он беспокоится за Люсиль. Я не прочь слегка подзадорить парня, но трахать вертолет — нет, на это я не пойду!

— Это было похоже на обряд очищения, — заметил Дэниел.

— Лучше перебдеть, чем недобдеть, — отозвался Мотт, но тут же оборвал себя на полуслове и спросил со страхом:

— Это не Бенни Франклин говорил?

— Может быть, — серьезно ответил Дэниел. Он и вправду не знал, а Мотта никогда раньше не видел таким перепуганным.

Дэниел даже не понял, откуда в руке Мотта возник нож. Тот подбросил его, поймал за лезвие и протянул Дэниелу рукояткой вперед. Его жалкая поза пугала Дэниела.

— Отъеф ублювка, — потребовал Мотт, высунув язык.

Дэниел понял, что Мотт обглючен, как Мотт. Он попытался воззвать к логике:

— Тогда вы никогда больше не почувствуете вкуса своего чили, — напомнил он.

Мотт задумчиво приоткрыл один глаз, затем второй.

— Никакого чили?.. А это довод! — он вскочил на ноги. — Ну, думаю, даже такие уроды, как Бен Франклин, иногда говорят дельные вещи.

Дэниел отдал Мотту нож.

— А ты не дурак, Дэн. Мне это нравится. Мы с тобой поладим. Я буду тебя грузить, ты будешь меня контролировать.

Они вернулись в хижину затемно, уже другой дорогой: через кокаин, водку, димедрол, и уже на последних милях их дожидались несколько капсул дексамила.

Повседневная жизнь на Рокинг Он очень напоминала «Четыре Двойки» и ферму Уайеттов, отличались только возделываемые культуры. Мотт передал в ведение Дэниела семь участков конопли, по тридцать кустов каждый, и за день Дэниел едва успевал объехать их все. Позже, к лету, стало попроще: Дэниел заезжал на участки дважды в неделю, убедиться, что не засорились поливные устройства и цел забор. Каждую неделю прилетал Эдди, привозил что-нибудь нелегальное на продажу, да и вообще дел хватало. У Мотта был свой график, так что они с Дэниелом виделись редко, разве что ездили вместе встречать Люсиль. Рабочими были все семь дней в неделю: Мотт считал, что употребление наркотиков — не развлечение, а тщательный исследовательский труд. Дэниел после первого путешествия с Моттом с наркотиками завязал. Он отказывался так часто, что Мотт наконец сказал: «Захочешь — сам попросишь» и перестал предлагать.

Ферма с многочисленными хозяйственными постройками занимала тридцать акров наносных почв над Дули Крик. Большую часть построек Мотт соорудил самостоятельно: однажды ему пришло в голову, что плотницкое дело в Америке в своем развитии проскочило период сюрреализма, и он с энтузиазмом Гаргантюа взялся восполнить это упущение. Хижина Дэниела, к слову, напоминала индейский вигвам, впечатавшийся в швейцарское шале, а домик для гостей — внебрачного отпрыска монгольской юрты и тексанкарского мотеля. Влияния моттреализма избежали только большой дом и амбар, да еще шлакоблочный бункер с металлической дверью, площадью в сорок футов, — лаборатория тетушки Шармэн.

Тетушке Шармэн было около сорока. Высокая, худая, с глазами орехового цвета. Дэниел любил смотреть, как она двигается — каждый жест был продуманный и точный, исполненный уверенной грации. Она не приходилась тетей ни Мотту, ни кому-то еще на ранчо. Она вообще могла не появляться там неделями, а когда появлялась, большую часть времени проводила в лаборатории. Дэниелу было любопытно, чем она там занимается, но ему удалось лишь узнать, что Шармэн — химик. Она с изяществом уклонялась от дальнейших расспросов, пока до него не дошло, что ее работа — не тема для обсуждения. Шармэн была дружелюбна, но неприступна. Она вызывала осторожное восхищение — может, еще и потому, что Мотт относился к ней с подчеркнутой почтительностью и обращался не иначе, как «мэм».

На вопрос Дэниела о ней Мотт ответил: «Я сам ничего не знаю, хоть она здесь уже года три. И понятия не имею, что она творит в лаборатории. Внутрь она не приглашает, сама болтливостью не отличается, — ты, верно, уже заметил. Честно тебе скажу, я ее побаиваюсь. Она будто знает наверняка, что происходит и как поступать в случае чего. Вот я тебе расскажу. Как-то в большом доме была вечеринка по поводу очередного урожая, и она тоже зашла выпить стаканчик, прежде чем закрыться со своими реактивами — политес, как ты понимаешь. И как раз при ней в кувшин с вином залетела здоровенная муха. Все столпились, давай обсуждать, как ее оттуда вынуть — а Шармэн достала из буфета палочку, ну, которыми китайцы едят, сунула внутрь, и эта пьяная муха вскочила прямо на палочку, дождалась, пока ее вытащат, и вылетела прочь ну точь-в-точь Люсиль! Народ, как ты понимаешь: „Ах-ах, вот это фокус!“, а она с таким лицом, вроде растерянным: „Ничто не хочет умирать“. И ты знаешь, у меня было ощущение, что это муха подсказала ей, что делать. Дэн, ты поступай как знаешь, но я задницей чую: если с ней вдруг не поладишь, она сама с тобой поладит, наладит тебя так, что мало не покажется, если хочешь знать мое мнение».

Дэниел продолжал утренние и вечерние медитации, а от медитаций перед сном отказался, подозревая, что именно они — причина столько долгого отсутствия снов. Он охотился, ловил рыбу — иногда с Моттом, чаще один; жадно читал, раз в месяц запасаясь в городе библиотечными книгами. Иногда вечерами курил траву с Моттом, слушал Моттову же раздолбанную перемотанную пластырем стереосистему, питавшуюся от солнечных батарей размером с экран небольшого открытого кинотеатра. В силу необходимости учился готовить. Рубил дрова. Купался. А если Мотта не было поблизости, заходил в теплицу и шептал перцам комплименты.

Еженедельные визиты Матушки с Гусынями привносили разнообразие в повседневную жизнь. Заведение Матушки располагалось на ранчо Годфри семьюдесятью милями к востоку и состояло из тридцати двух молодых женщин, возглавляемых тридцать третьей, старухой. Матушка — чародейка неукротимой страсти — превосходно знала предмет и обучала ему молодых. У себя на ранчо они все время посвящали занятиям. За его пределами, на практике, Матушка призывала их воплощать и изучать — с определенной осторожностью — свои выдающиеся сексуальные способности. Формально Матушка не была связана с АМО, но уже лет пятнадцать помогала сбывать товар — она считала, что начинающим ночным бабочкам полезно будет поиграть с огнем, да и деньги были неплохие.