Книга Детский сад - Джефф Райман

Мало-помалу она начала представлять ее в своем сознании: грандиозную воображаемую оперу, которая, если бы кто-нибудь осмелился ее поставить, длилась бы неделями. Она представала огненной феерией в небе — среди сонма звезд, с разноцветными столпами света и символическими ангелами; человеколицыми зверями и зверолицыми людьми; угрюмыми ячеистыми сотами преисподней; туннелями света, руслами, втекающими в небеса.

Внезапно на авансцену в одеянии Вергилия вышла Сцилла. Партия была написана для сопрано, чтобы контрастировать с Данте. Люси — старуха Люси из «Дворца увеселений» — почему-то исполняла партию Беатриче. На лбу у нее косо сидел небесный венец, а сама она то и дело с озорством подмигивала в сторону (как-никак это же комедия). Милена закрыла глаза и улыбнулась. «Что ж, Ролфа, ладно. Действительно, забавно. Забавно все — то, что я втихомолку делала, и то, что ты втихомолку делала, просто смешно. А ведь могли же сесть рядом и подробно распланировать, как нам со всем этим быть. Ты бы могла, если б хотела, сделать оркестровку. Я бы — собрать все это воедино и предъявить им целостным куском: дескать, беретесь вы за это или нет, но только оставьте ее в покое. Теперь же все придется делать мне одной. Нужно будет готовить это к постановке. Что ж, спасибо тебе огромное». Милена взглянула на объем книги, предварительно заложив пальцем отмеченную страницу. Надо, чтобы все это в итоге каким-то непостижимым образом осуществилось, зазвучало. В один сеанс, понятно, не уложиться, прелесть ты моя: зритель, чего доброго, помрет от голода или от старости. А вот несколько месяцев будут в самый раз. Только на какой сцене? Какие подмостки смогут подобное вместить? Ведь ты же знала, черт побери, Ролфа, что я не смогу пройти мимо, вынуждена буду так или иначе этим заняться!

Милена продолжала вчитываться, представлять в уме картины из «Комедии» и вслушиваться, в то время как вирусы спешно брали все на заметку. Со временем им надо будет вернуться и еще раз все перечитать. Музыка была для них внове, и они сейчас копировали ее структуру. Виделось, как темы проворными ласточками невесомо взмывают, ныряют и перекрещиваются в воздухе, слетаясь и разлетаясь, из тишины и в тишину.

«У тебя получилось. У тебя все получилось, Ролфа. Это лучше, чем твой чертов Вагнер. Лучше компоновка, лучше сами композиции; и наконец, она просто длиннее. Это просто какой-то Моцарт, Ролфа, или даже Бах. Как ты смогла такое сделать? Как ты смогла сделать такое со мной?» Милена начинала ощущать ужасающее бремя, подобное тому, что ложится на плечи простых смертных, которым оставлено довершать деяния гения, когда тот уходит из жизни.

А тебя самой, Ролфа, здесь не будет. И тебе не доведется ничего из этого услышать. Ты будешь где-то, но не здесь. Подобно призраку, Ролфа. Я увижу, как ты проходишь по Зверинцу, но ты будешь при жизни мертва. Услышу, как ты поешь, но это на самом деле будет не твой голос. Может, все это и была комедия, Ролфа, но она саднит, саднит, как пощечина. Потому это не высокая комедия, любовь моя. Я бы назвала ее низкопробной.

ДЕНЬ КЛОНИЛСЯ К ЗАКАТУ, когда в дверь постучали. На пороге показался Почтальон Джекоб. Он вошел с песней:

С днем рождения вас,

С днем рождения вас,

С днем рожденья, мисс Милена,

С днем рождения вас.

Точно. А ведь она забыла.

— Поздравляю вас, Милена, с днем рождения. — Джекоб робко улыбнулся. — А я вам мороженое принес.

Брикетик был на бамбуковой палочке.

Милена тускло улыбнулась и благодарно потянулась к подарку, который Джекоб поспешил ей протянуть.

— Вот славно, вот славно, Милена. Как хорошо, что вы кушаете. А то ведь вы совсем ничего не ели.

Тающий на языке ванильный вкус был поистине блаженством. Интересно, он ей запомнился из детства?

— Мне уже семнадцать, — произнесла она. — Совсем старуха.

От слабости буквально подташнивало; родопсиновая кожа чесалась от жажды солнечного света. Пока Милена ела, до нее кое-что дошло.

— Ты специально заботишься о нас, Джекоб?

— Да, конечно, — кивнул он. — Я разношу ваши сообщения. Знаю также, когда именно вы больны или несчастливы. Я еще и тот, кто первым застает вас, когда вы умираете. Такая у меня работа.

— И ты знаешь всех нас как облупленных.

Джекоб улыбнулся.

— Когда я сплю, — сказал он, — сны у меня — сплошной клубок из ваших посланий. А теперь, благодаря вам с Ролфой, я во сне еще и слышу музыку.

Понемногу возвращались голодные колики.

— Мне бы надо побыть на солнце, — сказала Милена.

И они с Джекобом вместе спустились по ступеням Раковины. Ему приходилось ее подбадривать, помогая при движении, действительно как какой-нибудь старушке. От слабости колени у Милены противно дрожали. «Вот ведь глупость — так себя истязать», — думала она. Джекоб вывел ее на тротуар, ведущий на набережную Темзы. Было холодновато, а от реки дул свежий ветер. Милена повернулась к нему и к закатному небу лицом.

— Ну все, мне пора бежать за сообщениями, — сказал Джекоб. Легонько стиснув ей на прощание предплечье, он заспешил по своим обычным делам к Раковине. Милена проводила его взглядом, видя, как в окнах средних этажей пожаром полыхает закат.

«Вот так, видимо, перед ним все и предстает, — подумала она. — Каждая комната — очаг живительного света. В котором непременно находится хотя бы один из нас».

Милена медленно двинулась к реке и скоро очутилась на пешеходном мосту Хангерфорд, где уже когда-то, помнится, останавливалась. Сейчас ее пробирал легкий озноб; ощущение было такое, будто бы и мост, и река, и город, и небо сотрясаются вместе с ней. Вокруг размеренно кружили чайки, крича и рассекая раскинутыми на ветру крыльями воздух. То одна, то другая птица время от времени роняла в речную воду свое «послание».

Жизнь — это та же болезнь, дыхание которой придает любовь. Именно так казалось Милене. Вода, облака, ветер — все это врывается в сознание стремительным потоком.

«Что я чувствую? — подумала она. — То, что он словно увлекает и подхватывает меня, подчиняя своему течению».

Она обвела взглядом Темзу с ее грузно застывшими баржами под ниспадающими тяжелыми складками матово блестящих, будто вырезанных из пергамента парусов. Взгляд вобрал и выкрашенные в яркие цвета гребные шлюпки; и бурые груды палой листвы, которую каждую осень организованно собирают группы ребят из Детсадов; и скопище велосипедов и телег на Южной набережной; и солнечные панели на крышах старинных белых зданий. А там, дальше, на излучине реки, как раз за собором Святого Павла, высились Коралловые Рифы — новые дома, напоминающие издали огромные ростки цветной капусты. В последних лучах заходящего солнца они слегка искрились, как припорошенные инеем.

Сколько труда потребовалось на создание всего этого? Сколько миллиардов часов ушло, чтобы сделать все эти дороги, и телеги, и лодки, и набережные? И сколько миллиардов потребовалось дополнительно — узнать, как все это делается, и запечатлеть информацию? Чтобы отложить в умах людей песни, и укротить лошадей, и вырастить будущую пищу? Вирусный калькулятор Милены непроизвольно занялся сложением.