Книга Рок-н-ролл под Кремлем - Данил Корецкий

Евсеев поднялся, положил папку на конторку и расписался в девственно-чистом бланке ознакомлений, который прапорщик приклеил к твердой обложке. За тридцать лет он первым заинтересовался делом Кертиса Вульфа. Но далеко не последним…

– Не прячьте далеко это дело, мы его завтра заберем.

Прапорщик пожал плечами:

– Приносите запрос и забирайте. У нас они все на своих местах.

Евсеев вдруг подумал, что если бы на плечах прапорщика были другие погоны: генеральские, с шитыми золотом большими звездами, то он бы казался очень молодым. Все относительно…

– До свидания, – сказал лейтенант.

Интересный парень, вслед ему подумал прапор. Чего только не приходилось видеть за годы службы. Но таких вот улыбок в пыльном и скучном архиве – никогда не встречал.

А Юра Евсеев шел по длинному полутемному коридору медленно, разболтанной походочкой и думал о том, что за эти три месяца, что он познакомился с Александрой, они виделись всего раз десять. И это совершенно противоестественно. Потому что он хотел видеть ее каждый день. Каждый час. Ему нравилось в ней все: ее раскованность, ее жадный интерес ко всему на свете, ее одежда – небогатая, но всегда элегантная и необычная, не «содранная» со страниц модных журналов…

Александра, как оказалось, – художник, только что окончила Строгановку. Когда Юра еще там, в микроавтобусе, предложил встретиться завтра, в воскресенье, Александра не стала ломаться, сразу согласилась и предложила пойти на выставку французских живописцев. Потом немного смутилась: если тебе, конечно, интересно… Еще бы! Ему было интересно все!

Она пришла в светло-сером жакете до колен, из-под которого каким-то необычным веером выбивалась ярко-фиолетовая юбка.

– Нормально? – озорно спросила она, еще издали заметив его восхищенный взгляд.

– Не то слово! – ответил он. И кивнул на вьющийся вокруг колен веер: – Здорово!

– Я сама сшила! – похвасталась Александра. – Это просто! Я придумала! Не стала подшивать, как обычно, а – оверлоком, два раза!

– Тебе надо в модельеры пойти, – сказал Юра. При всей своей эрудиции он, к сожалению, не знал точного значения слова «оверлок».

– Ни за что! – парировала она. – Чтобы все ходили с такими подолами?

– Увидят – и «сдерут»! – так же весело ответил Юра.

– Пусть сначала допрут, как это сделать!

И они рассмеялись, и как-то так получилось, что он обнял ее прямо тут, на тротуаре. И испытал невероятную нежность. Впервые в своей жизни – не интерес типа «что, где, когда», а – нежность, и неожиданный острый укол в сознании: с кем она была до него? Была? Не была?

В галерее Александра вдруг отобрала у него карточку с наименованиями картин и фамилиями художников, которую вручили смотрительницы на входе.

– Тест! – сказала она.

Юра усмехнулся без особого энтузиазма. Но согласился. Дело в том, что при первом обмене информацией «кто есть кто» он, естественно, не сказал всей правды. Сказал первое, что пришло в голову, – работает в архиве. Это было полуправдой, ибо в архиве приходилось бывать часто: молодого посылали на нудную работу все, кому не лень. Что ж, Шурочка решила, что работник архива должен хоть как-то разбираться в живописи.

– Ну-у… – говорила она, глядя на пейзажи и натюрморты, – это слишком просто… А это вообще…

Даже ходила она не так, как все. Она была почти одного роста с Евсеевым на высоких каблуках (десять сантиметров как минимум), но никаких подсогнутых коленей, никаких усилий, идет легко, как в тапочках.

– А вот! Угадай, что это?

Она подвела его к картине. «Хорошо еще, что фамилию художника не спрашивает», – подумал Юра и погрузился в созерцание.

Ровный светло-голубой фон. По нему черточки, резко черные, будто сделанные рейсфедером. Длинные, покороче, снова длинные. Юра вгляделся: они, эти черточки, затягивали, завораживали. И чем больше он смотрел на их застывшее движение, тем большую испытывал тревогу. Тревога. Даже страх. Даже – безнадежность.

– Тьфу, – в сердцах сказал он. – Это… Что-то неприятное. Страшное. Что-то необратимое. Безнадега. Кого-то убили, что ли?

Он повернулся к ней. Она, торжествующе улыбаясь, поднесла к его глазам карточку, пальцем показала нужную строчку.

– Катастрофа на вокзале, – прочел Юра. Снова уставился на картину. – А впечатляет!

– Это и есть – «впечатле», – сказала Александра. – Импресьон. Ты – молодец. Думаю, сбежишь ты когда-нибудь из своего архива.

Юра шагнул к ней, встал совсем близко. В галерее было мало людей. Пустыня. И Юра сказал, очень волнуясь:

– Катастрофа – это если я тебя потеряю.

– Вот даже как? – лукаво засмеялась она. – Какой ты быстрый!

Потом они сидели в кафе – недорогом: сосиски, пицца, пиво…

– У тебя много… поклонников? – Юра с трудом подобрал нужное слово.

– Хватает. Я многим нравлюсь. Просто кошмар!

Она рассмеялась.

– Да, – согласился Юра. – Кошмар.

Про себя он решил, что на самом деле успех у мужчин Шурочка кошмаром не считает. Наоборот – печалилась бы, если бы его не было.

– И что, осаждают со всех сторон? Конфеты, букеты, театры?

Шурочка махнула пухленькой ладошкой:

– Конечно. Все, как обычно. Нового здесь не придумать.

– Ну а потом что? – допытывался лейтенант Евсеев, как будто допрос вел.

Девушка подкатила глаза и вздохнула.

– Что, что… Ничего. Повстречались и расстались. Поцелуи забылись, слезы высохли… Да и не было их – слез-то…

– А по-серьезному с кем-нибудь было? – затаив дыхание, спросил Юра. И это уже не был вопрос оперативника, это был крик души неопытного влюбленного.

– Ну ты даешь? – Александра глянула удивленно. – Мы же только познакомились…

– Я думаю, нас свела судьба, – волнуясь, сказал Юра. – И надолго. Отец познакомился с матерью – и сразу женился!

– Вот даже как… У меня был один ухажер, вроде серьезный, руку и сердце предлагал…

Она покраснела, потом рассмеялась снова:

– С ним уже почти дошли до главного… Но тут позвонила мама: «Ты курицу из морозилки вытащила? А картошку для салата сварила?» Как-то настроение пропало, и я его выставила. До завтра. А вечером пришла Наташка, моя подруга, и рассказала, что он уже всем кому мог руку и сердце раздал…

– Хорошо, – с трудом выговорил Юра. Он дрожал от возбуждения и радости.

Она говорила с ним совершенно искренне, и получалось, что у него нет соперника. И хотя лейтенант знал, что слова ничего не значат, сейчас в нем взял верх обычный штатский – работник архива: он поверил девушке на слово.