Книга Рыжая Соня и узники камня - Питер Нейл

— А я мог бы тебя самого убить, поганый пес! Как можно бросить вожака, который сражался за нашу свободу?!

— Мы не свободны, совсем не свободны. А ты просто болван, Бетос. Тряпка! Урдус первым посмеялся бы над тобой.

А сам Урдус пребывал все в том же сне. Он весь горел, змей, громко шипя и извиваясь, мчался за ним, раскрывал зубастую, пышащую пламенем пасть. Человек испуганно оглянулся, но увидел только жуткие глаза твари, неотрывно глядящие на него. У Урдуса перехватило дыхание. Огромные челюсти змея раскрылись и вожака охватило невыносимое зловоние; он побежал еще быстрее, но скрыться от чудовища оказалось невозможно: жуткие челюсти того и гляди грозили сомкнуться у него на горле. Гигант рванулся из последних сил, обернулся, выхватил меч, но за спиной не оказалось ничего, только страх, почти осязаемый, повисший в плотном воздухе, пропитанном липким, ядовитым зловонием, исходившим от мокрых листьев и мха.

Над узорчатыми кронами деревьев равнодушно светила луна.

— Успокаивается,— тихо проговорил Бетос.

Беглецы пошептались между собой.

— Положите его на носилки,— предложил кто-то.— Мы могли бы связать пару ветвей, натянуть на них свои плащи и нести Урдуса. Все же лучше двигаться, хотя бы и медленно, но уйти отсюда, а не ждать, пока аргосцы изловят нас и поотрубают головы.

Бетос обдумал это предложение. В это момент чья-то рука грубо схватила его за шею и пригнула вниз. Он отшвырнул нападавшего, встал и увидел дикие, напуганные глаза.

— Хочешь на свободу? — осклабился разбойник.— Или решил погибнуть в этом поганом лесу, как все остальные?

Луна сияла высоко в небе, ее свет пробивался сквозь густые заросли и освещал лица преступников. Бетос оглядел каждого.

— Ну?

— Мы согласны,— ответило сразу несколько голосов.

— Самое страшное позади.

— Если понесем Урдуса на носилках, ему хуже не станет.

— А мы уж сами о себе позаботимся.

Бетосу пришлось согласиться с вполне разумным решением отряда.

— Ладно, пусть будет по-вашему.

Преступники тяжко вздохнули. Некоторые стали нарезать ветки и собирать их в пучки, потом связали вместе свои туники и приладили их за рукава к шестам. На это сооружение поместили Урдуса, и четверо взялись нести носилки. Бетос шагал рядом и время от времени вытирал платком пот со лба вожака.

* * *

Атхари молча стоял над могилой аргосцев, глаза его светились желтым огнем в темноте. Нет, смертным не укрыться от него; ни лесная чащоба, ни горка земли не обманут колдуна, он чуял, что смерть где-то рядом.

Жизнь — совсем другое дело. Еще до того, как Атхари попал на Ос-Льерро, он знал, чувствовал, что человеческое постепенно уходит из него, и на его место постепенно приходит магия. Теперь жизнь показалась ему чуждой, отвратительной, любые ее наслаждения мыслились порочными и недостойными — даже радость от общения с женщиной. Порой он спохватывался и ему становилось страшно при мысли о том, во что превратился за эти дни, но спохватывался он все реже и реже…

Вот и сейчас, отбросив тревожные мысли, Атхари сел и раскрыл свою шкатулку. Внутри тускло светился красный туман.

— Я принесу тебе еще одну жертву, о могущественный Ордру,— пробормотал Атхари.— Еще немного кровавого снадобья… Ниа ка нокомсис, манту ретлаик…

Красноватый туман, похожий на облачко огненных искр, засветился над влажной поверхностью земли, покрывавшей свежие могилы воинов. Огонь медленно разгорался.

— Инту накара, нопис Ордру анока…

Узкий язык пламени взметнулся вверх, раздвоился в воздухе и стал стекать в шкатулку колдуна в виде кроваво-красного тумана. Свечение усилилось, теперь шкатулка походила на жерло раскаленной печи. Когда последние нити красной паутины вытянулись из могилы, они ушли в ларец и свечение стало матовым, Атхари закрыл шкатулку, и лес мгновенно стал еще чернее, чем прежде — точно внутри гробницы.

Но для Атхари все выглядело совсем иначе: его желтые глаза видели в темноте даже лучше, чем днем. Сунув кровавый ларец под мышку, он легко поднялся в воздух и полетел на север, к Черепу.

Маг медленно опустился возле узкого водопада и вошел в пещеру.

Алейла еще спала. Атхари остановился над ней, наклонился, потом слегка прижал ладонь к ее лицу.

Он едва касался ее, погружая в транс.

— Ты поможешь мне, Алейла,— прошептал колдун.— Пришло время оказать мне услугу. Офалус закончен, осталось только вдохнуть в него душу. Значит, моя месть близка к исполнению. Но ты должна помочь мне.

Будто в ответ на невысказанное пожелание Атхари, ко входу в пещеру подлетел воробышек, привлеченный первыми лучами рассвета. Он опустился на землю и запрыгал, наклонив головку набок, внимательно поглядывая на колдуна и на спящую женщину.

Атхари улыбнулся.

— Иди к птичке,— прошептал он Алейле.— Она поделится с тобой своей душой. Иди же к птичке.

Он сделал несколько пассов над погруженным в транс телом, словно собирая что-то в ладони, затем поднял правую руку к воробью и будто выпустил что-то из пальцев. Птичка зачирикала и упала на землю, потом затрепетала крыльями и поднялась.

Атхари снова улыбнулся.

— Ты поняла меня, Алейла?

Воробей опять зачирикал, полетал по пещере и опустился на спящую женщину.

— Лети вперед,— велел ей Атхари.— Лети и найди Урдуса. Запомни, где он находится и возвращайся сюда. Потом все мне расскажешь. Я буду знать, где этот человек. Я должен быть готов к встречи с ним.

Воробей прочирикал что-то в ответ и вылетел из пещеры навстречу рассвету. Атхари подошел к выходу из пещеры; к тому времени, когда он поднял глаза, птаха уже скрылась в лесной чаще.

* * *

Первые лучи восходящего солнца упала на расположившийся на лесной опушке отряд аргосцев. Усталые воины спали, все, кроме часовых, пристально вглядывавшихся в предрассветную мглу, и Сони с Десмосом, устроившихся на поваленном стволе чуть поодаль от остальных.

Им не спалось. Только они двое, соединенные странной прихотью судьбы, помнили тот прекрасный солнечный день — боги, как давно это было! — добродушный смех капитана Тио, вельмож, прогуливавшихся по палубе корабля, разговоры, беззаботное веселье… Теперь все, кроме них двоих, были мертвы, их останки покоились на дне моря. И кровь убитых взывала к отмщению.

— Я должен убить его,— проговорил Десмос мрачно, после долгого молчания.

— Своего брата?

— Да.— Судья сжал руки и поднес к губам.— Знаешь, о чем я думаю? При дворе в Мессантии, на празднествах часто выступали сказители, пели древние баллады. Там говорилось о мести и долге, о смерти, чести и торжестве справедливости. Я никогда не принимал их всерьез, как и все остальные. Но, знаешь, в этих песнях — все правда. Только теперь я начал это понимать.