Книга За Русь святую! - Николай Андреев

Дисциплина все-таки победила некоторое чувство неожиданности и прострации, которое завладело умами офицеров в первые минуты речи Маннергейма. Большинство не знало, что и думать. Но приказ — это приказ. Раз необходимо удержать город в спокойствии и устранить даже опасность беспорядков — это должно быть выполнено…

Александр Васильевич смотрел с капитанского мостика на неспокойное Черное море, воды которого прорезали корабли флота. Все — как будто идут на последний в жизни бой. Среди команд повисло молчание, даже кочегары не поругивались потихоньку, что раньше делали по поводу и без. Борта миноносцев, эсминцев и крейсеров вспенивали темную воду, поддававшуюся напору металла, покорявшуюся морякам.

Колчак вывел всю севастопольскую эскадру в море утром двадцать третьего февраля, предварительно отдав приказание ввести цензуру телеграфных сообщений: все сведения о беспорядках в столице следовало не пускать в город. Кирилл Романов оказался прав: в Петрограде действительно начались демонстрации и массовые волнения. К счастью, ни один из моряков или солдат на базе флота не знал. Во всяком случае, пока.

Колчак вернулся в свою каюту и посмотрел на фотографию Анны Васильевны. Он очень надеялся, что революционная буря обойдет стороной его любимую. Александр не хотел верить, что он так далеко от Анны, что он не может обнять и защитить любимую от всех опасностей, что он не в силах ничего сделать. Он только верил, что в ту минуту делал все, что требовалось для удержания флота от беспорядков и благополучия страны. А если Колчак сделает это здесь, на Черном море, то кто-нибудь оградит и Анну там, на Балтике.

Вернувшись на мостик, Александр Васильевич приказал передать всем кораблям приказ:

— Идти вперед так, словно перед вами — весь германский и турецкий флот, все ваши личные враги, собравшиеся поиздеваться над вами. Докажите богу и командующему, что вами можно гордиться!

Вихри враждебные веют над нами,

Темные силы нас злобно гнетут.

В бой роковой мы вступили с врагами,

Нас еще судьбы безвестные ждут.

Но мы поднимем гордо и смело

Знамя борьбы за рабочее дело,

Знамя великой борьбы всех народов

За лучший мир, за святую свободу!

На бой кровавый,

Святой и правый,

Марш, марш вперед,

Рабочий народ!

Нам ненавистны тиранов короны!

Цепи народа-страдальца мы чтим,

Кровью народной залитые троны

Кровью мы наших врагов обагрим.

Месть беспощадная всем супостатам,

Всем паразитам трудящихся масс.

Мщенье и смерть всем царям-плутократам,

Близок победы торжественный час!

На бой кровавый,

Святой и правый,

Марш, марш вперед,

Рабочий народ!

ГЛАВА 10

Маннергейм, оставив дела на начальника штаба гарнизона, решил лично участвовать в исполнении собственного плана. Он считал, что если офицер отдал какой-то приказ, то он сам и должен суметь его выполнить. Иначе какой тогда из такого человека офицер русской армии?

Барон в окружении полутора десятков офицеров и тридцати солдат гарнизона, на которых, по заверениям начальника штаба, можно было полностью положиться, участвовал в сборе оружия в казармах и переносе его в штаб гарнизона.

Внезапно послышались выстрелы и брань. Густав, выхватив из кобуры револьвер, понесся на шум. Через мгновение за ним последовали и остальные, стараясь не отставать от командира. Люди на ходу готовились к возможному бою.

Перестрелка началась невдалеке от городских доков. Восемь моряков и несколько человек гарнизона наткнулись на полицейский патруль, двух городовых под началом гарнизонного офицера. Приказ сдать оружие и разойтись по казармам они проигнорировали. «Завязалась перепалка» (а точнее, «перематка»), в которой патруль доказывал, что командир гарнизона отдал приказ всему гарнизону разойтись по казармам и сдать оружие. Какой-то из матросов возопил: «Врут все! Убить хотят! Всех перебить хотят! Не дадимся!» — и выстрелил из пистолета в офицера в упор. Пуля пробила легкое: шансов на спасение у раненого не было. Зато городовые, почти сразу опомнившись, рванулись в стороны, укрывшись за стенами домов, и сами открыли огонь.

Отряд Маннергейма подоспел как раз к апогею перестрелки: одного из городовых тяжело ранили в плечо, а у второго кончились патроны в револьвере.

— Прекратить огонь! Я генерал-лейтенант Маннергейм, командир гарнизона! Сложите оружие! — Барон кричал из-за стены одного из домов. Понимал, что, если сунешься, ошалевшие солдаты и матросы разбираться не станут — сразу откроют огонь.

— Офицеры всех нас сдать с потрохами хотят, перебить! Не дадимся! — кричал тот самый матрос, убивший командира патруля.

Вслед за словами полетели пули, просвистев у самого носа Маннергейма.

— Ну что ж, алягер ком алягеро. — Густав вздохнул и кивнул подоспевшим подчиненным: — Запомните: сейчас действовать надо решительно. Так что…

Густав, не закончив фразы, высунулся из-за кирпичной кладки стены, прыгнул в сторону сугроба, растянулся на куче снега и выстрелил из лежачего положения в сторону бунтовщиков. Те, не бывавшие ни в одном настоящем сражении, воевать точно не умели: даже не удосужились найти укрытия при перестрелке с городовыми.

Пуля настигла того самого «сознательного» матроса: усатый мужик повалился на землю, не выпуская из рук оружия. Солдаты дали нестройный залп из винтовок, только тут рассыпавшись в стороны. Патронов не хватало и у них. Не пустят же их в город с целым арсеналом.

Отряд Карла дал залп по убегавшим солдатам и матросам.

Стройный залп из винтовок и револьверов…

Первым на снег упал тот самый задиристый матрос. Смешно всплеснув руками, закачавшись, как осенний лист, подхваченный ураганом, он повернулся к Маннергейму… И взгляды встретились…

Матрос начал заваливаться спиной на снег, широко раскинув руки… Еще трое солдат, упавшие в сугробы, тихо истекали кровью… Только их пальцы, скрючившись, рыли снег…

Двое или трое бунтарей успели скрыться за поворотом.

— Догнать, — коротко приказал Маннергейм верным солдатам, уже понесшимся вслед за убегавшими. — Надеюсь, остальные подчинятся моему приказу. Совершенно распустили гарнизон и матросов!

— Германцы постарались, — постарался оправдаться один из офицеров. Молодой поручик, наверное, совсем недавно еще сидел на университетской скамье и внимал рассказам профессора о прошлом России с затаенным дыханием. — Здесь их будто микробов у больного!

— Значит, будем лечить этого больного, нещадно уничтожая всех микробов, — сухо заметил Густав. — Мы должны как можно скорее обойти казармы, а затем договориться о совместных действиях с полицией. В ближайшие дни придется туго. И, господа, любого, кого можно подозревать в связях с немцами, следует арестовывать на месте. Хотя это и не входит в ваши прямые обязанности, но этого требует ситуация.