Книга Звездные войны товарища Сталина. Орбита "сталинских соколов" - Владимир Перемолотов
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
– Если Старая Европа даст «добро» на войну, вам никуда не деться. Это – аксиома.
– Мы – суверенное государство, – повторил Пилсудский.
– Но не в вопросах большой европейской политики.
Оба понимали, что правы лишь отчасти. Пилсудский осознавал, что идти против общих политических тенденций, задаваемых странами-победительницами, бывшими своего рода гарантами существования новых европейских государств, Польше просто невозможно, а Семен Николаевич понимал, что польский гонор может и трезво оценивающего ситуацию политика толкнуть по неверному пути.
– Я понимаю, что нужны аргументы… В самое ближайшее время мир увидит их. А лично ты…
Он оглянулся, поискал глазами часы. Старинный циферблат, украшенный римскими цифрами, показывал четверть третьего.
– Точные? – серьезно спросил гость. Пилсудский только челюсть выпятил.
– Сегодня между 17 и 17.30 мы покажем, чем мы можем поддержать польский бросок на восток… Ты ведь знаешь, что Советы запустили туда, – он показал пальцем в потолок, – свой аппарат?
– Знаю, разумеется…
– Наверное, ты читал и о том, что они пристроили там установку для рытья каналов, – насмешливо продолжил он. Пилсудский в ответ тоже усмехнулся, мол, знаем мы ваши каналы. Даже если б дело не касалось старого врага – России, он все равно исходил не из декларируемых кем-то намерений, а из теоретических возможностей. Имея в руках пулемет, можно пытаться убедить окружающих, что у тебя самые мирные намерения, вроде распугивателя воробьев, но окружающие почувствуют себя спокойными не раньше, чем сами получат такие же распугиватели.
– Так вот, теперь эта землеройная машина в наших руках. Если ты последуешь моему совету, мы поддержим тебя с небес.
Он не сказал, что будет, если поляк не последует совету. Все было и так ясно.
– Давно не был в Варшаве… Левый берег в районе Жерани по-прежнему пуст?
– Мы строимся… Там теперь парк.
– Да? Жалко ваш парк…
Июнь 1930 года
… Господин Кравченко бесшумно подлетел к открытой двери. Как он и рассчитывал, князь сидел, точнее, висел перед иллюминатором, провожая взглядом проплывающую поверхность. В позе его Владимиру Валентиновичу виделась усталая безысходность.
«Устал, – подумал профессор. – Все устали…Вторая неделя заканчивается. Все-таки тяжкий крест мы на себя взвалили… Одни против всего мира!»
Князь спиной почувствовал гостя и, не оборачиваясь, сказал:
– Никак не могу привыкнуть, что нет на нем меридианной сетки. Параллелей нет…От этого кажется, что несколько сдвинулся умом.
Профессор посмотрел на самый большой в мире глобус и удивился вместе с князем.
– Верно! Действительно! Зато облака.
Офицер осторожно кивнул.
Они несколько секунд смотрели, как расползается облачный фронт над Канадой. Зрелище, конечно, того стоило. Где-то под многокилометровыми слоями водяного пара ползали по земле букашки, возомнившие себя венцом творения и хозяевами Вселенной.
– Но ведь и впечатление от всего этого гораздо мощнее, чем от глобуса, не так ли?
– Конечно… Ну что, профессор? Покажем червякам, кто в доме хозяин?
«Нда-а-а-а, – подумал профессор, – всего пара недель на орбите, и вот – первый сумасшедший с признаками мании величия!»
– Что-то вы, князь, сегодня какой-то не такой?
– А что, чувствуется?
Профессор ограничился кивком без медицинских размышлений.
– Я, профессор, себя сегодня человеком почувствовал.
– Не Богом?
– Нет, нет… Именно человеком. Только из сказки… Простым русским Иваном, которому в руки попал меч-кладенец.
Он глубоко вдохнул, и от этого вздоха его закрутило по каюте. Медленно дрейфуя и словно вальсируя под неслышную музыку, он продолжил.
– Всегда думал, что получится, если б такое чудо и впрямь существовало.
– И что?
– Махнешь в одну сторону – улица, отмахнешься – переулочек…
– Скорее уж наоборот, – серьезно поправил его Владимир Валентинович, – махнём – и нет улицы…
– Да-а-а, пожалуй, – согласился князь. Он посмотрел на часы. – Мы за разговорами Варшаву не пролетим?
Профессор откинул кожух аппарата и приник к прицельному окуляру. Под тридцатикратным увеличением перед глазами побежала земля Европы.
– Варшава – хороший город, – продолжил князь у него за спиной. – Я там бывал… Брудно, Жолибож, Марымонт… Вы уж там поосторожнее как-нибудь… Поаккуратнее, что ли… Все-таки всё скоро опять Российской империей станет.
Профессор присел на корточки и, не отрывая глаза от окуляра, закрутил рукоять червячного механизма, настраивая излучатель.
– А в Париже были?
– Представьте, и там был, – рассеянно отозвался князь. – Между прочим, в девятисотом году на Всемирной выставке какие-то хамы украли у меня бумажник.
– Значит, с этими можно и по-плохому?
Князь кивнул. Совершенно хладнокровно кивнул. Словно не понимал, что все это означает.
Владимир Валентинович захлопнул крышку и, едва не взмыв к потолку, раздраженно спросил:
– Какой вы толстокожий, князь! Ей-богу не поверю, что вам всё равно. Вы хоть понимаете, что, сделав это, мы все, поименно, станем врагами человечества? По-и-мен-но!
– Понимаю.
Гагарин сбросил улыбку, словно ненужную шкуру. В один миг лицо стало злым, жестким.
– Меня это ничуть не коробит. Если этот мир принял большевиков как данность, то ничего другого он и не заслуживает.
Июнь 1930 года
…Солдаты стояли негустой цепью, не столько запрещая варшавянам входить в парк, сколько обозначая это запрещение. Так и так желающих погулять оказалось немного – все-таки рабочий день. На вопросы редких прохожих, что тут такое происходит, солдаты не отвечали, просто кивали головами на два огромных плаката по бокам центральных ворот. Там на польском и немецком языках прописано было, что парк сегодня не работает и все желающие побывать тут могут прийти сюда завтра.
Чуть в стороне от ворот, в тени огромной столетней липы, стояли два автомобиля. Один пустовал, там не было даже водителя, а во втором расположилось трое мужчин в штатском. Несмотря на жару, одеты все были строго и изысканно.
Пилсудский достал часы, посмотрел и недовольно встряхнул свой «Лонжин».
– Ну и сколько на ваших?
Оба его спутника одинаковым движением полезли за своими хронометрами.
