Книга Рабыня Гора - Джон Норман

Куда меня ведут? К кому в рабство? Не знаю. Знаю только, что порабощена. Полностью и без остатка.

Глава 6. ТАБУЧИЙ БРОД

Хозяин протянул мне чашу. Стоя на коленях, я наполнила ее суловой пагой, прижалась к краю губами и протянула чашу ему. Глаза мои сверкали, я едва не опьянела от одного запаха напитка.

Я протянула ему чашу.

Хорошо очищенная суловая пага прозрачна как слеза, хотя сам сул желтый. Изготавливают ее из клубней сула — основной сельскохозяйственной культуры Гора. Здесь, в селении Табу-чий Брод, где нас принимал глава касты Турнус, находился винокуренный заводик — сложное переплетение баков и труб.

— Хороша! — похвалил, потягивая пагу, хозяин. Пага почти безвкусна, и судят о ней лишь по ее крепости. Много ее не выпьешь. Накануне вечером один из мужчин, запрокинув мне голову, налил мне полный рот паги и заставил проглотить. В одно мгновение в глазах потемнело, я потеряла сознание. Проснулась лишь утром, разбитая, несчастная, на цепи, как и остальные. Голова раскалывалась от боли.

— Вина, рабыня! — крикнула, протягивая чашу, Марла.

Насупившись, я отставила пагу, принесла кувшин Арской ка-ла-ны и наполнила ее чашу. Она приняла ее, не взглянув на меня, не поблагодарив. Я — рабыня. А она разве нет? Сидит в лохмотьях, оставшихся от белого платья, с чашей в руках, обнимается с моим хозяином. Она быстро завоевала расположение мужчин, сместив с главных ролей даже Этту. С самого начала я боялась, что она всех затмит. Хозяин явно очарован ею. Я ее ненавидела, да и Этта поглядывала в ее сторону без привычного дружелюбия.

Марла взглянула на меня и улыбнулась.

— Ты хорошенькая, — сказала она.

— Спасибо, госпожа, — сдерживая злость, ответила я. Теперь нам приходилось прислуживать ей и называть ее госпожой. Хоть ни украшений, ни нарядов ей и не дали, она стала теперь главной рабыней в лагере.

Со дня нападения на лагерь леди Сабины прошло пять недель.

Большую часть этого времени мы провели в пути.

— Дай мне выпить, — позвал Турнус.

— Да, хозяин. — Я схватила кувшин с ка-ла-ной.

Глава касты в Табучьем Броде Турнус был широкоплеч, с огромными ручищами, на лоб его ниспадали спутанные космы соломенного цвета. Все выдавало в нем крестьянское происхождение. Табучий Брод — крупное селение, около сорока семей. Обнесенное частоколом, стоит оно, точно ступица, от которой во все стороны, как спицы в колесе, расходятся узкие у основания, расширяющиеся к периферии клинья полей. Четыре из этих полос обрабатывал Турнус. Табучий Брод получил свое название из-за того, что некогда поблизости от этих мест дикие табуки во время сезонных миграций переходили вброд речку Верл — приток Воска. Верл впадает в Воск с северо-запада. Мы переправились через Воск недели две назад, на баркасах. Теперь стада диких табуков переходят реку пасангов на двадцать севернее Табучьего Брода, но первоначальное название осталось за селом и доныне. Табучий Брод — село зажиточное, но славится оно не столько высокими урожаями — а почвы здесь, в южной части бассейна Верла, плодородные, черноземные, — сколько разводимыми здесь слинами. Турнус, землепашец из Табучьего Брода, — один из известнейших на Горе заводчиков слинов.

Турнус с усмешкой посмотрел на меня.

— Я сказал «выпить», малышка. — На слове «выпить» он сделал ударение.

— Простите, хозяин, — смешалась я, отставив ка-ла-ну, и бросилась за крепкой пагой. Торопливо повернувшись, я вдруг со страхом поняла, что та-тира меня едва прикрывает. А испугала меня эта мысль потому, что за последние несколько недель я осознала, как возбуждает мужчин вид моего тела. По словам Этты, я стала гораздо красивее. Не знаю почему, но я и впрямь теперь казалась мужчинам куда соблазнительнее. Скорее всего,

дело в том, что сознание постепенно освобождалось от наносного, я потихоньку сбрасывала с себя груз запретов и условностей, избавлялась от маски безразличия, от оков земного воспитания. Стала гораздо непосредственнее, начала острее и естественнее воспринимать мужчин — никогда и не думала, что такое возможно. В каждом из них теперь мне виделся хозяин, каждый казался необыкновенным, умопомрачительным, носителем неповторимой индивидуальности, властителем, которому достаточно лишь слова, лишь жеста — и я буду принадлежать ему. Разумеется, я не могла не относиться к ним иначе, нежели относится свободная женщина. Да и они, безусловно, видели во мне теперь живую, раскованную женщину, а не некое недоступное существо, укрытое щитом законов и предрассудков, страха и гордости, существо, которого и пальцем коснуться невозможно. Нет, я — рабыня, податливая, открытая для всех, целиком и полностью находящаяся в мужской власти, такая же, как сотни других, но все же ото всех отличная, единственная и неповторимая. Узы рабства едины для меня и для множества других невольниц, однако — и нашим хозяевам это хорошо известно — каждая из нас уникальна в своем роде, в каждой скрыты непознанные глубины, неведомые тайники души, каждая — предмет затаенного вожделения, пленительная загадка, которую мужчина жаждет разгадать и покорить. Многое изменилось во мне, и, пожалуй, тому было две основные причины: постепенное освобождение от власти земных условностей и постижение Гора. Я училась быть рабыней. И, как ни странно, ощущала себя невероятно свободной и раскрепощенной. Так вот что значит настоящая свобода: свобода от несвойственных женщине ролей в политике и экономике, свобода быть собой, быть женщиной. И все же, думается мне, сильнее всего ощущала я перемены не поведенческие, не социальные и не культурные — нет, биологические. Перемены, которые вносила в мое сознание новая культурная среда, освобождали подавленное, угнетенное, зашоренное внутреннее «я». Ему наконец позволили раскрыться, распустить нежные лепестки навстречу солнечному свету, каплям дождя, живительной силе чистого, честного, величественного мира, в котором я могу быть самой собой. Да, это так. И, став собой, я узнала счастье. А счастливой женщине, как сказала мне однажды Этта, трудно не быть красивой.

С бутылью паги в руках я подошла к Турнусу и преклонила перед ним колени.

Но, как хорошо известно любой клейменой прелестнице, красота опасна для рабыни. Сама того не сознавая, едва ли не вопреки собственной воле я становилась все красивее, все желаннее — и все настойчивей и упрямей преследовала меня неукротимая мужская похоть. Я — рабыня. Мне ли сопротивляться мужчинам? Бывало, рванув за волосы, меня просто опрокидывали в траву и насиловали или хватали за щиколотки и забавлялись, перекинув через колоду, а то и просто рывком ставили перед собой на колени, чтоб ублажала. Я — в полной власти мужчин. А они желали меня. На Горе девушке опасно быть красивой, особенно если она рабыня. Чем ты красивее и беззащитнее, тем беспощаднее стремятся утвердить свою власть над тобой хозяева. И поэтому, как ни радовала меня собственная красота и привлекательность, как ни упивалась я тем, что стала столь желанна, все же ни на минуту не забывала — я рискую. Одно дело, когда меня насилуют воины моего хозяина, и совсем другое — сознавать, что подобную страсть я могу возбудить в сердце первого встречного. А я вовсе не горела желанием стать добычей чужаков, что, по словам Этты, случается с хорошенькими рабынями сплошь и рядом. С другой стороны, пусть уж лучше насилуют, чем похитят. Лучше потешатся на скорую руку и бросят, чем, связав, увезут прочь и сделают своей рабыней. Я не хотела расставаться с моим хозяином. Я любила его.