Книга Анабиоз. Новая Сибирь - Юрий Бурносов

Медведь стоял, чуть покачиваясь и сложив лапы на животе, словно Гитлер на портретах. Нападать он, кажется, не собирался, но и не поздороваться же подошел.

Заслуженный ИЖ был заряжен жаканами. Жакан, по легенде — пуля как раз против медведя, но Кирила Кирилыч жакану не доверял, говоря, что это все выдумки, и приводя в качестве эксперта почему-то писателя Пришвина. Тем не менее у Антона был заряжен именно жакан, выбирать не приходилось, но вот беда, ИЖ стоял, прислоненный к дереву, в полутора метрах. Дотянуться нельзя, допрыгнуть — вроде бы можно, но ведь надо еще взвести курки, выстрелить…

Медведь пошевелился и заурчал, словно прочитал опасные мысли Антона.

«Нож на поясе, — подумал Антон. — Хороший охотничий нож, заботливо заточенный вчера… Вот только против такого танка с этим ножом выступать бессмысленно. Это только в охотничьих байках медведю в морду шапку бросают, а пока он в недоумении стоит, горло режут. Опытный таежник еще сумел бы, тот же Кирила Кирилыч рассказывал, что надо косолапому брюхо вспороть, и, считай, победил. Но медведь-то ждать не будет, голову сорвет…»

По спине под курткой потекли струйки ледяного пота, и Антон не был уверен, не протечет ли он от страха где-то еще.

Медведь переступил с ноги на ногу, оглушительно взревел, и Антон бросился к ружью. Схватил ИЖ, перекатился, больно угодив ребрами на торчащий сучок, и сидя выстрелил в зверя. Вернее, в ту сторону, где зверь вроде как был, потому что в прыжке и перекате Антон утратил ориентацию и пальнул совсем не туда.

Медведь надвигался, растопырив лапы и раззявив огромную пасть. Пахло от него омерзительно — дохлятиной и тухлятиной. Антон подумал, что так, наверное, пахнет смерть. Он выстрелил из второго ствола, и пуля рванула шкуру на медвежьем плече. Кажется, брызнула кровь, но гигант не обратил на рану ни малейшего внимания и занес лапу с жуткими когтями над головой Антона. Кирила Кирилыч говорил, что медведь иногда сразу не убивает, а снимает скальп. Играется…

Антон закрыл глаза, выставив перед собой бесполезное ружье. Медведь угрожающе взревел еще раз и обрушился на человека всей тяжестью почти полутонной туши.

Яркое августовское солнце для Антона погасло.

ГЛАВА ОДИННАДЦАТАЯ

Мы ощущаем в себе животное, которое тем сильнее, чем крепче спит наша духовная природа. Это — чувственное пресмыкающееся, и его, по-видимому, нельзя всецело изгнать, как и тех червей, которые водятся даже в здоровом человеческом теле.

Генри Дэвид Торо «Уолден, или Жизнь в лесу»

Медвежатину Антону пару раз есть приходилось, но в ресторанах — замаринованную, должным образом обработанную, приготовленную с различными специями. Вещь была вкусная, но как ее готовить в менее приспособленных условиях, он представлял слабо.

Зато представляла Лариса, которая уже жарила на костре вырезанный из медвежьего бедра ломоть мяса.

— Самое вкусное, — говорила она, поворачивая надетый на прутик шипящий кусок, — это лапы. Но с ними возиться долго да и жарить лучше в духовке. В идеале — шерсть выщипывать, а не обдирать шкуру… А еще главное убрать жир, он вонючий. Медвежье мясо вообще пахнет не ахти как, я долго привыкала, когда с отцом на охоту ездили.

Жарящаяся медвежатина и вправду издавала странноватый запах.

— Ее бы выварить пару раз, слить… — бормотала Лариса. Рядом с ней на расстеленной куртке сидел Кирила Кирилыч-джуниор и щурился на огонь. Странно, но пацана комары и мошкара почему-то совсем не кусали, тогда как остальных донимали пуще прежнего.

Остаться на ночлег пришлось прямо здесь, на месте обеденного привала, потому что Антон элементарно не мог идти. Он лежал у костра, туго обмотанный бинтами, потому что у него треснуло как минимум одно ребро — то ли от чертова сучка, то ли под тяжестью медведя, — а все тело болело.

Спас Антона Фрэнсис. Он тоже решил пройтись, захватил с собой верный лук и отправился вслед за приятелем. Увидев, что того вот-вот задерет здоровенный медведь, камерунец принял единственно верное решение: прицелился и вогнал медведю в глаз стрелу. Зверь упал на Антона уже мертвым, но Антону от этого было не легче. Фрэнсис в одиночку не сумел выволочь его из-под тяжелой туши, позвал Ларису, но и вдвоем они справились еле-еле, применив в качестве рычага срубленный ствол березки.

Разделывать неожиданную добычу не имело смысла, ограничились только несколькими кусками мяса. Остальное пришлось закопать, чтобы не привлекать животных, для чего все тот же Фрэнсис, матерясь по-русски, вырыл штыковой лопаткой яму. Это окончательно лишило его сил, и камерунец сидел сейчас рядом с Антоном, мрачно рассматривая истертые рукоятью лопаты руки.

— Фрэнсис, брат, — тихо сказал Антон. — Спасибо тебе. Если бы не ты, он бы меня сожрал.

— Уж лучше он, чем новосибирцы, — буркнул Фрэнсис. — Медведь — это хотя бы естественно.

— Я немножко отлежусь, и завтра с утра пойдем. Вот увидишь, — пообещал Антон, осторожно трогая помятые ребра.

— Да я уже предлагал вернуться. Путешественники, блин, — дня не прошли, как беда случилась.

— Какая же это беда? Это вовсе не беда. Я же говорю, отлежусь и пойдем.

— Ладно, герой, — камерунец улыбнулся. — Отлежишься — пойдем. А вот стрелять учись, видишь, как оно случается.

— Я в него немножко попал, — довольно глупо уточнил Антон.

Поужинав медвежатиной, оказавшейся довольно вкусной, несмотря на запашок, они легли спать. Вернее, легли Лариса с сыном и Фрэнсис, а Антон вызвался подежурить. Лес есть лес, с часовым спокойнее. Палатку ставить не стали, так у костра и прилегли. Помимо общего контроля, Антону вменили подбрасывание дровишек в огонь. Фрэнсис сказал, что подменит его, когда Антон почувствует, что начинает клонить в сон.

Ребра, впрочем, ныли так, что спать вовсе не хотелось. Антон с ужасом подумал, как же ему придется завтра ковылять в таком состоянии, но решил виду не подавать. Конечно, хороший повод вернуться домой, но тогда выходило, что он всех подвел. Нет, решили идти к аэродрому — значит, нужно идти. Уж как-нибудь перетерпится. Могло быть и хуже, учитывая габариты косолапого. Ноги-руки целы — и то хлеб.

В лесу, как всегда, что-то копошилось и шуршало. Выбрались на промысел ночные твари, где-то замогильно заухала сова. Антон поежился. А ведь сколько раз им еще придется ночевать в лесу или в поле… Даже к той минимальной цивилизации, что обеспечивал домик лесника, он привык, как раньше к горячей воде, электроплите и теплому сортиру с мягкой туалетной бумагой.

Костер потрескивал и стрелял искрами. Антон положил в огонь пару поленьев, охнул — движение отдалось в боку острой болью. Неужели сломал? Лариса уверяла, что нет, но что ж так больно? И вот опять: раньше схавал бы пару таблеток нурофена или пенталгина, и все дела. А теперь — майся.

Фрэнсис забормотал что-то во сне, кажется, на французском, перевернулся на другой бок. Накомарник он снял и положил рядом, потому что комары и мошкара на ночь тоже, что ли, ложились спать. Антон тем не менее сидел в накомарнике, потому что привык таскать на голове эту сетку и чувствовал себя в ней уютнее. Курить, правда, неудобно, ну да меньше смолить будет. И так столько никотина употребил за год благодаря самосаду…