Книга Багровая земля - Борис Сопельняк

Узкая дорога петляла между скалами, огромными валунами и разрушенными дувалами. Вокруг – ни души. Но вот за очередным поворотом мелькнули босые пятки: прямо по карабкавшейся вверх дороге стрелой летел подросток. Когда мы его догнали, он остановился, а впереди мелькали уже другие пятки. Весть о нашем прибытии гонцы передавали как эстафетную палочку.

Наконец уазик уткнулся в завал, и мы вышли из машины. Разноголосо заливались птицы, весело журчал арык, дразняще благоухали мандариновые деревья – идиллия, да и только. Но мы знали, что за нами следят десятки глаз. Эти же глаза держали нас на мушке.

Стараясь выглядеть по возможности непринужденно, мы двинулись в сторону кишлака. Поворот, другой – и мы на небольшой площади. Тут нас встретили улыбками, рукопожатиями, дружескими похлопываниями по плечам. Все увешаны оружием. Автоматы, пулеметы, запасные рожки, гранаты, длиннющие «буры», разных систем пистолеты – все на виду, все тщательно вычищено и смазано. Но оружие неновое, им явно неоднократно пользовались.

И только один человек был подчеркнуто безоружен – это Ашраф. Он пригласил нас в свой штаб – просторную комнату на втором этаже глинобитного дома. Четыре тюфяка, застланных серыми одеялами, низенький столик, уставленный вазами с яблоками с капельками воды на янтарных боках, в углу – государственный флаг Афганистана, на полке – несколько книг, на стене – вот уж чего не ожидал – портрет Ленина, совсем новый, цветной, выдранный из какого-то журнала. Видимо, чтобы сделать приятное русскому гостю, его вывесили только сегодня.

Как водится, разговор начался с расспросов о здоровье, потом перешли на погоду, обсудили виды на урожай. И тут я сказал, что побывал у Бадгиса и Нейматуллы. Оказалось, что их имена здесь хорошо известны. А когда я сообщил об их готовности торговать с местными купцами и поддержать увядающее ковроткачество, Ашраф довольно огладил бороду, приложил руку к сердцу и долго благодарил «за оказанное благодеяние, которое не пройдет мимо внимания Аллаха».

Я не перебивал. Мне было важно, чтобы Ашраф втянулся в беседу, и в его глазах пропала напряженность, чтобы сидевший рядом красивый, кудрявый парень снял руку с автомата, чтобы с крыши дома напротив исчезли силуэты с бьющими на два километра «бурами».

– Танги Сайдан – моя родина, – рассказывал между тем Ашраф. – Здесь могилы моих прадедов, здесь родились и проживем, что отпущено всевышним, и мы. В кишлаке сто семей, то есть полторы тысячи человек. Построили больницу, школу, мечеть, у всех есть земля, воды достаточно, так что живем неплохо. Могли бы и лучше, – вздохнул он, – но начинать приходится с нуля. Да и старые друзья не дают покоя, – снова вздохнул он.

Я заметил на правой руке Ашрафа медный браслет: то ли дань моде, то ли оберег.

– Подарок? – кивнул я на браслет.

– Подарок, – поморщился Ашраф. – Только не друга, а врача. Суставы замучили, особенно по ночам. Я ведь много лет работал на заводе. Электросварщик высшей квалификации. Но «варил» в основном на отрытом воздухе – вот всего и продуло. Пять лет в горах тоже оставили след.

– А как вы оказались в горах? – как можно мягче спросил я.

Благодушное лицо Ашрафа сразу стало жестким. Рука привычно легла на пояс, но, не найдя оружия, стиснула ремень.

– Это случилось после Апрельской революции. С гор спустились люди, сказали, что правительственные войска убивают всех правоверных, что нужно защищать ислам. Все мужчины кишлака ушли с ними. Потом появились посланцы из Пакистана, дали нам оружие и потребовали не отсиживаться в пещерах, а воевать.

Ашраф скомкал бороду, стрельнул глазами в окно – силуэты с «бурами» мгновенно исчезли. Он, видимо, приняв какое-то решение, продолжил:

– И мы воевали.

– С кем?

– Со всеми, кто оказывал сопротивление. Взрывали школы, сжигали мечети, убивали активистов. Под нашим контролем было девять кишлаков. Девять! Но не Танги Сайдан. Сюда мы сунуться не могли: слишком много русских и афганских солдат. Зато мы хозяйничали на дорогах Кабул – Лугар и Кабул – Кандагар.

– Что значит, хозяйничали? – уточнил я.

– Уничтожали мосты, подрывали танки, останавливали колонны, забирали грузы, а машины сжигали. Со временем мы так окрепли, что начали подумывать об освобождении Танги Сайдана. Если бы не Ахмад – тогда мы его звали Канд-ага, – кивнул он на кудрявого парня, – из этой затеи ничего бы не вышло. Расскажи…

Канд-ага отложил автомат и с видимым удовольствием начал свой рассказ:

– Ашраф назначил меня своим заместителем и сказал, что действовать могу самостоятельно, но людей не дал. Найди, говорит, сам. Я сходил в Иран, уговорил шестьдесят парней вступить в мою группу, и мы подошли к Танги Сайдану с тыла.

– А я ударил в лоб! – подхватил Ашраф. – Бой был жестокий. Мы потеряли двадцать человек, но ни одного солдата из кишлака не выпустили.

Я слушал этот самодовольный рассказ с оторопью. Передо мной два главаря душманских банд, они без тени смущения вспоминают, как взрывали школы, жгли мечети, как убивали защитников кишлака, в том числе русских солдат, а я сижу и расспрашиваю, будто речь идет о спортивных соревнованиях. Да еще записываю и уточняю детали зверств. Черт знает что! «Спокойно, – сказал я сам себе, – спокойно. Ты же хотел заглянуть в глаза убийцам, так смотри. Хотел узнать лицо врага, так узнавай. А заодно заберись и в душу».

Видимо, Ашраф почувствовал перемену в моем настроении и пододвинул яблоки. Я механически взял. Но сидевший рядом хадовец перехватил яблоко, достал нож, тщательно очистил кожуру, разрезал на дольки, срезал семена и только после этого пододвинул мне его на тарелке. Я тут же вспомнил: известны случаи, когда душманы отравляли фрукты каким-то крошечным жучком. Сами они тоже ели эти фрукты, но у них было противоядие. А гость заболевал и таял на глазах: мерзкий жучок выбирался наружу не через кишечник, а напрямую, прогрызая все, что встречалось на его пути, и гость умирал от внутреннего кровотечения. Знал об этих уловках и Махмуд, поэтому так тщательно очищал и разрезал на дольки мое яблоко.

Благодарно кивнув Махмуду, я наконец решил задать Ашрафу главный вопрос:

– И что же случилось после захвата Танги Сайдана? Что заставило вас искать контакты с властью?

Ашраф стрельнул глазами в сторону Канд-аги и презрительно бросил:

– Не я искал, а меня искали.

Но когда Канд-ага вышел, чтобы дать распоряжение приготовить чай, Ашраф резко ко мне наклонился и, понизив голос, сказал:

– Ерунда все это. Я искал контакты, я! Но при нем не признаюсь. Ахмад еще молод, горяч, не понимает, что нашей вольнице пришел конец, что за пролитую кровь придется отвечать.

– А чего он хочет?

– Жить подачками и грабежом. Но не те уже времена! Если правительственные войска захотят, да еще попросят помощи у русских, от нас не останется ни пепла, ни мокрого места. У нас же всего двести стволов и десять гранатометов. Три часа хорошего боя – и нам конец. А если кишлак обработает авиация, не продержимся и часа. Кончать со всем этим надо! – хлопнул он больной рукой по столу, сморщился от боли, но тут же взял себя в руки.