Книга Букварь - Владимир Лорченков

Меня крутит, крутит, и крутит, но в то же время, я не падаю.

Я безумно влюблен в Иру, и ее тело. Быть может, со временем это пройдет. И многие

мне об этом говорили. Это всего лишь сексуальное увлечение, — объясняли мне друзья,

— ты вдруг почувствовал тягу к полным женщинам, и все тут. На это я отвечаю одно.

Если уж я глупый кот, упавший в стиральную машинку, предоставьте мне право ни о

чем, — как такому коту и положено, — не задумываться.

Разумеется, в постели у нас все прекрасно, — если не сказать лучше, — что даже дает

повод соседке с четвертого этажа, что прямо под нами, во время супружеских ссор

приводить нас с Ирой в пример. А соседу — подмигивать всякий раз, когда я выхожу из

дома и сталкиваюсь с ним на лестничной клетке. Мы с Ирой поломали три дивана, и не

собираемся останавливаться на достигнутом: всякий раз, едва я кончаю, мне хочется

начать снова и снова, и я падаю куда-то, лежа на этом приятном, чуть полном, моем

обожаемом теле. Безусловно, я счастлив. Безусловно, есть одно "но".

Она не любит делать это при свете, и она не любит, чтобы я просто смотрел на нее

обнаженную.

Поэтому она, — едва мы съехались, — попросила меня заложить кирпичами окошко в

ванную. Я так и сделал, но один кирпич можно легко вынуть, хоть он с виду и прочно

лежит в гнезде. Я аккуратно вынимаю его, и, не дыша, гляжу на Иру. Она стоит в

ванной, и мылится, чуть повернувшись боком к двери. Даже когда в ванной никого нет,

Ира все равно себя стесняется.

— Бог мой, — однажды я не выдержал, — ну, кого ты стесняешься?! У тебя

потрясающая, слышишь, потрясающа, фигура. И говорю я это тебе не потому, что мы

вместе живем. Это и в самом деле так!

Я искренен. Арабы, снимающие квартиру на втором этаже, с ума сходят, когда видят

Иру. Я с ума схожу, когда вижу Иру. Весь мир с ума сходит, когда видит, — а он видит ее

всегда, поэтому мы живем в таком сумасшедшем мире, — Иру. Но, сколько бы я не

говорил об этом Ире, она отвечает только одно.

— Я стесняюсь.

Когда я поделился этим, — изрядно, признаюсь, выпив, — со своим преподавателем

старославянской литературы, тот выдвинул свою гипотезу. Ее стеснение, — сказал он

мне без утайки, как самому способному и любимому студенту, — никоим образом не

связано с сексуальными мотивами. Тут все дело в глубинном страхе человека

обнажиться: ведь, как считали древние, рядом с нами всегда незримо присутствуют

предки. "Щур". И ходить по дому голым средь бела дня значило нанести предкам

смертельное оскорбление. Чушь собачь, но, вспомнив лицо Иры, когда она была в душе

одна и думала, что рядом никого нет, я решил, — может, преподаватель и прав.

Тем не менее, в просьбе привести к нему Иру — поговорить о ее страхах, — я

преподавателю отказал.

Что ж, мне остается смириться, и подглядывать за ней тайком. И надеяться, что она не

узнает о фокусе с кирпичом. В противном случае Ира может рассердиться. А характер

у нее вспыльчивый, и она может бросить меня после любой, даже пустячной, ссоры. Я,

конечно, этого не хочу.

Чур меня.

Ыйбен

Армия справедливости. Или Ыйбен. Вот как я назвал наш немногочисленный отряд,

еще только когда мы встали на путь войны с несправедливостью. Хотя отряд — это

громко сказано. Скорее, боевая группа. Три человека. Я, Петр Богату, мой брат Ион

Богату, и моя невеста Лучия. В мае 1999 года мы трое ушли из нашего дома, одиноко

торчащего на крайнем выступе района Старая Почта. Ушли в лес неподалеку, чтобы

остаться там навсегда, и бороться за справедливость. Звучит смешно, но обычно все

перестают улыбаться, когда узнают, что это стоило нам жизней.

— Ыйбен, — сказал я Иону и Лучии, когда мы сидели под большой ивой в самом

центре этого заброшенного парка, — это средневековое ополчение в Корее. Его созывали

для отражения иноземных захватчиков. Такому феномену как Ыйбен — вот уже десять

веков!

Лучия посмотрела на меня восторженно, а Ион даже не поднял головы от винтовки,

которую чистил. Он младше меня на два года, и верит каждому моему слову. Ему не

было нужды меня слушать, а мне не было нужды его в чем-то убеждать: Ион не

задумываясь делал все, что я говорил. С Лучией было немного сложнее. Она, в отличие

от Иона, окончила институт, факультет политологии, если точнее, и кое-что понимала в

этих делах. Ну, я говорю о политике. К счастью, скучные лекции и нудные лекторы не

выбили из ее головы романтику революции. Лучия, безусловно, ум нее меня, но пока

она тоже делает все, что я говорю. Ведь мы влюблены совсем недавно, и сила ее любви

еще слишком велика для того, чтобы задавать какие бы то ни было вопросы.

— Хорошо бы, — мечтательно сказал я; мы лежали под деревом, прогуливая работу, -

создать большой отряд, как у Штефана Великого. А? И назвать его "Лучники

Штефана", а?

— И что потом? — с угрюмым любопытством спросил Ион, лежавший чуть поодаль.

— Ну, сделать что-нибудь для страны. Например, убить Смирнова!

В общем, первую и вторую часть плана мы осуществили. Во-первых, ушли в парк (за

неимением леса) с оружием. Устроили для себя как будто сборы. Учились стрелять,

жили в шалаше, много читали и спорили. Во-вторых, дали себе название. Правда, не

"Лучники Штефана", а Ыйбен. Мне это название показалось куда романтичнее

"лучников". Со Смирновым тоже возникли проблемы.

— Понимаешь, — объяснил мне приятель, из национал-марксистов, — роль личности

в истории не очень велика. — Ликвидировав Смирнова, вы покроете себя славой

национальных героев, но…

— Но? — спросил я.

— Но ничего не добьетесь. Найдется кто-нибудь другой.

— Убьем и другого.

— Бесполезно. Рано или поздно вас поймают, и посадят в тюрьму. Как Илашку.

Сравнение было некорректным. Илашку герой. А мы только новички. Тем не менее,