Книга Земля будет вам прахом - Майкл Маршалл Смит

— Так что да, возможно, вашей подружке и в самом деле требуется помощь…

— Бога ради, никакая она мне не подружка. Тут другое…

Он перебил меня:

— Я не думаю, что ее настоящая проблема — Робертсоны, и любой, кто попытается устроить с ними разборку или учинить скандал, попадет под мою юрисдикцию. Это называется административное нарушение. Вы понимаете?

— Вполне.

— Отлично. Спокойной ночи и счастливого полета.

Я захлопнул телефон и сунул его в карман. Еще некоторое время я провел на улице, понимая, что холодает и день клонится к вечеру, а я так ничего и не ел.

Войдя внутрь, я заказал еще пива. Пил я медленно, видя, что бар начинает пустеть, сидел у стойки, время от времени перекидываясь словами с Кристиной.

Невероятным образом мы не ввязались ни в какой спор.

Глава 22

Я оставил машину на Келли-стрит и отправился в мотель пешком. Я бы в любом случае не сел за руль, но уже по дороге понял настоящую причину своей пешей прогулки. Я задумался, видел ли меня кто-нибудь в баре, и если да, то мог ли он сосчитать, сколько пива я выпил, а когда я сел бы в машину, позвонить Пирсу? И кто, интересно? Я понятия не имел. Робертсон не отирался рядом, ведя счет выпитым мной бокалам. Я не думал также, что Робертсоны подмяли под себя персонал бара. И уж конечно, не стоило подозревать Кристину. Она не производила впечатление человека, которым легко управлять. Вся эта идея никуда не годилась, и я разозлился, что уделил ей столько времени. И все равно я отправился в мотель своим ходом.

На улицах царила тишина, и хотя время едва перевалило за десять, почти во всех домах не горел свет, словно там обитали мертвецы. Дождь, слава богу, не шел, небо было иссиня-черным, но ветер набирал силу.

Открыв дверь номера, я обнаружил, что под нее что-то подсунуто. Тоненький коричневый конверт.

Я поднял его, оглядел парковку, но никого не увидел. Впрочем, чтобы удостовериться, что я получил послание, не требовалось наблюдать за мотелем.

Я вошел в номер и вскрыл конверт. Внутри обнаружился единственный листок, на двух третях которого был печатный текст, а внизу — низкого качества фотография. В тексте шла речь об убийстве в Берлине в 1995 году человека по имени Питер Риденхауэр. Его обнаружили в собственной квартире мертвым с многочисленными ножевыми ранениями. Риденхауэр долго находился под следствием по обвинению в сутенерстве. Он завлекал женщин обещаниями высокооплачиваемой работы в западноевропейских странах, потом завладевал их паспортами, после чего заставлял заниматься проституцией. Обычно при этом он облегчал себе задачу, подсаживая их на героин. Некоторые из этих женщин по прошествии нескольких лет возвращались домой, многие становились наркоманками или пропадали без следа. Они должны были обслуживать за день по дюжине клиентов, многие из которых имели такие вкусы, что обычные проститутки не пожелали бы их удовлетворять. Главная подозреваемая в убийстве — девушка, которую видели вместе с Риденхауэром заходящей в его квартиру, — вскоре исчезла из Германии, и хотя дело оставалось открытым, никто, казалось, не торопился его расследовать.

Подозреваемую звали Илена Зайтук. На фотографии, без сомнения, была та женщина, которую я утром навещал в больнице, только моложе.

Когда я открыл дверь и вышел на парковку, руки у меня дрожали. Я встал посередине и поднял повыше клочок бумаги.

— Это недоразумение, — сказал я, доставая зажигалку.

Я не кричал, но говорил громко и четко, и хотя голос звучал хрипловато, я знал, что он разносится далеко.

— Если вы хотели опорочить ее в моих глазах, то просчитались.

Я поднес зажигалку к бумаге, и та занялась огнем. Я отпустил листок, и его подхватил ветер. Пламя металось и дрожало, словно крохотный, но свирепый дух.

И тогда мне показалось, что я услышал звук в лесу на другой стороне дороги. Может, смех, может, птичий крик, а может, просто треснула ветка. Я сделал несколько шагов в том направлении и раскинул руки:

— Ну, давай, чего же ты ждешь?

Голос у меня был какой-то чужой. Ответа я не дождался.

Я прикинул, не позвонить ли Пирсу, но решил, что ничего хорошего из этого не получится. Подумал, не нанести ли визит Робертсонам, но слишком уж неподходящее было время (да и я не успел протрезветь). Кто знает, как долго будут они хранить эту информацию об Эллен. Если бы им хотелось избавиться от нее, то все сведения были бы выложены полиции. Но они, вероятно, хотят чего-то другого, не ищут кратчайшего пути. Эллен права. Речь идет о наказании, приходящем мучительно медленно и только в то время, которое палачи сочтут подходящим. Иным словом, издевательство. Капание на мозги. Получение максимального удовольствия от того, что лишаешь человека опор в жизни — одной за другой. Мне казалось, что им нужно ответить тем же.

Я сообразил, о чем размышляю все это время, и попытался остановиться — как пьяница пытается отказаться от следующей рюмки. Я пересилил себя и остался в мотеле, сидел при выключенном свете и пил чашку за чашкой плохой кофе, чтобы перебить завтрашнее похмелье. Но наконец я уснул.

Я проснулся три или четыре часа спустя.

В комнате стояла кромешная темнота. Голова у меня трещала от кофеина и алкоголя, во рту была Сахара. Я словно слился со стулом, превратился в дерево или камень и не мог пошевелиться.

Наконец я дотащился до кровати, но из-за шума не получалось уснуть. Снаружи завывал ветер, дождь молотил по крыше. Усталое сознание со временем перестало бы воспринимать эти звуки, но царапанье ветвей о стены мотеля бесило меня страшно.

Я встал и поплелся к двери, отпер ее и распахнул, но порыв ветра так толкнул дверь назад, что чуть не вывернул мне запястье, и я едва не вскрикнул от боли.

Я вышел наружу, добрался до конца длинного дома и завернул за угол, стараясь держаться под крышей, но все равно чувствуя, как быстро намокает одежда. Я знал, что моя иррациональная ярость не имеет отношения к раскачивающимся веткам, но я просто не мог больше выносить этот звук — сволочные деревья достали меня так, что дальше некуда.

Я, сутулясь, брел вдоль здания, пока не оказался с тыльной стороны моего номера. Я думал разобраться только со здешними ветками. Пусть другие постояльцы сами занимаются принудительным садоводством, если приспичит.

Одной ногой я стоял на бетонной дорожке, тянущейся вдоль дома, другой — на мокрой траве. Впереди, слева от меня, виднелась задняя стена мотеля. Справа начинался лес.

Расстояние от мотеля до леса было футов пять.

Я смотрел на это, пока не исполнился уверенности, что не страдаю галлюцинациями. Ветер был силен как никогда за все время моего пребывания в Блэк-Ридже, но ветки деревьев никак не могли стучать по дому. Они не доставали до него.

Ни в эту ночь, ни в какую другую.