Книга Смертельная скачка - Дик Фрэнсис

Весь день саквояж и конверт в нем были с ним на скачках в Кемптоне. Времени достаточно, если ему уж так хотелось открыть конверт. Но если бы его жгло любопытство или нетерпение, он мог бы его открыть и ночью дома.

Потом он выехал из Кемптона в Лондон на аэродром Хитроу и там сел в самолет. Можно согласиться, что во время этого путешествия у него не нашлось минуты открыть конверт. Вряд ли в автобусе импульсивным движением он заглянул в доверенный ему пакет.

Боб приехал к Гуннару Холту на час позже, чем его ждали. Значит, он мог сделать шаг к смерти — всунуть нос в чужой секрет или в самолете, или в первый час после приземления.

Пожалуй, больше похоже, что в самолете, подумал я.

Час или больше он сидел в кресле, пару раз взял что-то выпить, а конверт с порнографией так соблазнительно лежал под рукой.

Открыл конверт и увидел — что?

Предположим, примерно за полчаса до приземления он пришел к мысли, что надо потребовать дополнительную плату за такие рискованные услуги. Предположим, он вынул что-то из конверта и спрятал... Где он мог спрятать?

Ни в карманах, ни в саквояже. Может быть, в седле? Очень сомнительно. Во-первых, седло крошечное, и, во-вторых, на следующий день он на нем участвовал в трех заездах.

И не в шлеме: никаких бумаг или фотографий, спрятанных под подкладкой, я не нашел.

После приземления оставался целый час, в течение которого он мог оставить разыскиваемый объект в регистратуре любого отеля Осло с просьбой сохранить до его возвращения.

В течение часа он мог спрятать что угодно в бесчисленном количестве мест.

Я вздохнул. Поиск был безнадежен.

Я встал, потянулся, достал пижаму, разделся, почистил зубы.

Шлем Боба лежал у меня на постели. Я взял его, подергал за завязки, потом снова кинул на одеяло. Взбил подушки, чтобы почитать перед сном. Потом сел на постели и стал лениво вертеть шлем в руках, едва ли глядя на него и думая о Бобе и последнем дне, когда он носил этот шлем.

Я всерьез размышлял о том, что надо бы надеть шлем, когда поеду на ипподром, и надо бы купить пуленепробиваемый жилет. В какое же дело влез муж Эммы, если я тоже могу умереть из-за него?

Я снова прощупал мягкую черную подкладку. Ничего. Ничего под нее не подсунуто.

На макушке черной подкладки помещалась маленькая круглая шишечка, вделанная в защитную часть шлема, к которой крепились завязки. Великолепный образец инженерной мысли, придуманный для того, чтобы защитить человека, если он упадет на голову с лошади, несущейся галопом со скоростью тридцать миль в час. Маленькая шишечка, предотвращающая серьезные травмы черепа.

На макушке шлема подкладка собиралась в складки, но под ними не было места ни для фотографий, ни для бумаг, ни для конверта размером с журнал. Я всунул туда руку просто так, чтобы еще раз убедиться.

И там, на макушке шлема, Боб оставил ключ.

Буквально ключ.

Я с недоверием ощупал его.

Засунутый под подкладку под две идущие накрест полоски завязок, он был совершенно незаметен.

Я вытащил его из шлема и держал за металлическое колечко. Это был ключ от автоматического «американского» замка с маленькой черной биркой, на которой t-виднелись белые буква и цифра: «С 14». Эта маленькая пластмассовая бирка прилегала к стенке шлема, и ключ ни с первого, ни со второго, ни с третьего взгляда нельзя было увидеть. Так что Боб мог спокойно работать с лошадьми, зная, что ключ в безопасности.

«С 14».

Похоже, что это ключ от шкафчика. И вполне возможно, от автоматической камеры хранения в аэропорту или на большом вокзале в любой стране мира. На бирке не было ничего, чтобы указывало на город, страну или континент.

Я надолго задумался.

Если именно ключ должен был привезти Боб, значит, для кого-то он имел исключительное значение. Такое жизненно важное, что ради него можно и утопить человека в пруду. Или обыскать дом в Англии. Когда выяснилось, что ключ пропал.

Но Желтые Глаза и мой визитер с ножом, обыскивавшие дом в Англии, упоминали бумаги. Их послали искать бумаги, а не ключ.

Тогда предположим, что Боб оставил бумаги где-то в камере хранения, и это ключ от нее.

Задача становится легче. Отбросим Нью-Йорк, Найроби или Внутреннюю Монголию и сузим поиски до Южной Англии и Осло.

Безобидно выглядевший ключ обещал разгадку. Я инстинктивно закрыл его рукой, чтобы спрятать, сохранить в безопасности.

Наверно, Боб испытывал такие же чувства. Осторожность, с какой он спрятал ключ, выдавала силу его инстинкта. Хотя когда он искал надежное место для ключа, то не понимал, как точно инстинкт предупреждал об опасности.

Я улыбнулся: надо прислушаться к голосу инстинкта.

В чемодане у меня лежал новый неоткрытый пластырь для раны на груди, предусмотрительно положенный моим нижним соседом, Чарльзом Стирлингом. Но до сих пор я его не использовал.

Положив ключ на столик рядом с кроватью, я отлепил старый пластырь, под ним был темный, сухой и выглядевший здоровым рубец. Я приклеил новый пластырь, прижав им бесценный ключ Боба к коже.

Глава 14

Эрик пришел к завтраку такой же унылый, как морозный сырой день за окном. Он пронесся, словно опустошительный вихрь, мимо стойки буфета и вернулся ко мне с двумя тарелками. Уселся напротив, и через десять секунд, будто в мультфильме, тарелки опустели.

— Вы хорошо спали? — спросил он. — Не очень.

— Я тоже. Все время слышал взрыв этой проклятой бомбы. — Он взглянул на копченую рыбу, лежавшую почти нетронутой у меня на тарелке. — Почему вы не едите?

— Не успел проголодаться.

— Синдром приговоренного к смерти? — Он вскинул брови и усмехнулся.

— Спасибо, — сказал я.

Эрик вздохнул, прислушался к своему желудку, видимо, такому же большому, как и его глаза, и отправился за второй порцией. Очистив еще две тарелки, он вытер рот салфеткой и теперь был готов начать опасное воскресенье.

— Вы серьезно собираетесь на скачки? — спросил он.

— Еще не знаю.

— Сегодня Один не поедет с нами. Я оставил его у соседа. — Эрик допил кофе. — Я взял напрокат большой «Вольво». Чтобы было просторнее. Вот счет. — Он покопался в кармане и извлек квитанцию.

Я достал бумажник и отдал деньги. Он не предложил рассчитаться потом, наверное, не верил, что я Переживу нынешнее воскресенье.

Группа англичан, известных в мире скачек, вошла в ресторан, они сели за столик у окна. Я знал большинство из них: один — жокей-любитель в стипль-чезе, другой — профессионал в гладких скачках, третий — помощник тренера, затем владелец лошадей и его жена. Когда они набрали на стойках еду и принялись есть, я подошел к ним, подвинул стул и сел.