Книга Перелом - Дик Фрэнсис

Я передал их слова Алессандро, послав за ним в раздевалку и проведя весь разговор в весовой. Мне просто не представлялось возможности поговорить с ним в ином месте. По утрам к нему было не подступиться, вечером он уходил сразу же после проездки, а на скачках его с двух сторон, подобно конвойным, сопровождали Энсо и Карло.

Алессандро слушал меня с выражением отчаяния на лице и даже не сделал попытки оправдаться, прекрасно понимая, что скакал из рук вон плохо. Но когда я высказал ему все, что думал, он задал один-единственный вопрос:

— Можно мне участвовать в скачках на приз в две тысячи гиней на Архангеле?

— Нет, — ответил я.

— Пожалуйста, — настойчиво сказал он. — Пожалуйста, скажите, что можно. Я прошу вас. — Я покачал головой. — Вы не понимаете. — В голосе его звучала мольба, но я не мог и не хотел пойти ему навстречу.

— Если ваш отец действительно выполнит любую вашу просьбу, — медленно произнес я, — попросите его вернуться в Швейцарию и оставить вас в покое.

Теперь уже Алессандро покачал головой.

— Пожалуйста, — вновь повторил он, понимая, что я не соглашусь. — Я должен... участвовать в скачках на Архангеле. Мой отец уверен, что вы мне разрешите, хотя я говорил ему, что нет... Я так боюсь, что он уничтожит конюшни... и тогда я никогда больше не смогу стать жокеем... а мне не вынести... — Он умолк, захлебнувшись словами.

— Скажите ему, — очень спокойно предложил я, — что, если он причинит вред Роули Лодж, вы возненавидите его на всю жизнь.

Он онемело посмотрел на меня.

— Мне кажется, я так и сделаю, — сказал он.

— В таком случае поторопитесь, пока он не выполнил своей угрозы.

— Я... — Алессандро сглотнул. — Я попытаюсь.

Алессандро не явился на проездку следующим утром — первый раз с того времени, как упал с Движения и ударился головой. Этти заметила, что пора бы дать шанс другим ученикам, и рассказала, что неприязнь к Алессандро вернулась к ним с удвоенной силой.

Я согласился с Этти во имя спокойствия и отправился с очередным воскресным визитом в больницу.

Мой отец мужественно переносил наши удачи и утешался редкими поражениями. Однако он наверняка хотел, чтобы Архангел выиграл приз. Отец рассказал мне о своих долгих телефонных разговорах с Томми Хойлэйком и об инструкциях, которые ему дал.

Он сообщил мне, что его помощник начал подавать признаки жизни, хотя врачи предполагают у него полное нарушение мозговой деятельности, так что отец подумывает о замене.

Нога у отца наконец-то стала срастаться как полагается. Он надеется попасть домой к скачкам в дерби, и после этого я вряд ли ему понадоблюсь.

* * *

День, проведенный с Джилли, был для меня, как всегда, оазисом среди пустыни.

* * *

Почти все газеты поместили статьи о предстоящих скачках на приз в две тысячи гиней, где оценивали шансы Архангела на победу. Пресса в один голос утверждала, что хладнокровие, которое Томми Хойлэйк проявляет на скачках, — залог успеха.

Я задумался, читает ли Энсо английские газеты?

Хотелось надеяться, что нет.

* * *

Следующие два дня скачек не было. Они начинались в среду в Эпсоме и Кэттерике, а затем в Ньюмаркете — три дня подряд: четверг, пятницу и субботу.

В понедельник утром Алессандро появился, едва переставляя ноги, с черными кругами у глаз, и сообщил, что отец его в полной ярости из-за того, что Томми Хойлэйка все еще считают жокеем Архангела.

Я говорил ему, — безнадежным голосом произнес он, — что вы не позволите мне участвовать в скачках. Я говорил, что никогда не прощу, если он причинит конюшням вред. Но он меня не слушает. Я не знаю... он стал какой-то другой. Не такой, как всегда.

Но я подумал, что Энсо каким был, таким и остался. Это Алессандро стал другим.

— Перестаньте беспокоиться по пустякам, — небрежно ответил я, — и тщательно продумайте тактику двух предстоящих скачек, выиграть которые в ваших же собственных интересах.

— А? — растерянно произнес он.

— Проснитесь, глупец! Вы выкидываете на ветер все, чего с таким трудом добились. Скоро уже не будет иметь значения, дисквалифицируют вас или нет: вы скачете настолько плохо, что ни один владелец не позволит сесть вам на свою лошадь.

Алессандро моргнул, и на мгновение я увидел в его лице былую ярость и высокомерие.

— Не смейте со мной так разговаривать!

— Это почему?

— Ох... — в отчаянии произнес он. — Вы и мой отец... вы рвете меня на части.

— Вы должны решить, как жить дальше, — спокойно сказал я. — И если вы все еще хотите стать жокеем, не забудьте, пожалуйста, победить на скачках учеников в Кэттерике. Я заявил на них Холста и, по идее, должен был дать шанс одному из наших учеников, но я этого не делаю, так что если вы проиграете, они вас просто линчуют.

Тень былого презрения отразилась на его лице. Но сердце Алессандро больше не лежало к проявлению подобных чувств.

— А в четверг, в Ньюмаркете, начинаются скачки с препятствиями. Дистанция одна миля, на старте только трехлетки. Я дам вам Ланкета, и мне кажется, он должен победить, если не потерял формы после Тийсайда. Так что начинайте работать, внимательно все обдумайте и попытайтесь представить себе, на что способны ваши соперники. И, черт вас побери, побеждайте. Вам ясно?

Он уставился на меня долгим взглядом, таким же напряженным, как прежде, но уже не враждебным — Да, — ответил он через некоторое время. — Я, черт меня побери, должен победить на двух скачках. — Легкая улыбка мелькнула в глазах Алессандро при этой попытке пошутить, может быть, первый раз в жизни.

Этти ходила вокруг Холста злая и с поджатыми губами. «Ваш отец этого не одобрил бы», — заявила она, и было совершенно очевидно, что она уже изложила свое мнение в очередном рапорте.

Я попросил Вика Янга поехать в Кэттерик, а сам с тремя другими лошадьми отправился в Аскот, убеждая себя, что моя обязанность — находиться там, где больше владельцев, и что мое нежелание встречаться с Энсо здесь ни при чем.

Во время утренней тренировки, стоя с Алессандро на Пустоши и ожидая, когда лошади из двух других конюшен закончат проездку кентером, я обсуждал с ним предстоящие скачки. Если не считать кругов под глазами, он явно ожил и обрел прежнее хладнокровие. Ему, конечно, предстояла еще долгая дорога в машине вместе с отцом, но все равно признак был обнадеживающим.

Холст пришел вторым. Я по-настоящему расстроился, когда увидел результат на табло в Аскоте, где периодически появлялись данные о скачках в других городах. Но когда я вернулся в Роули Лодж, то следом за мной прибыл фургон с Холстом, сопровождаемым Виком Янгом, и Вик Янг меня порадовал:

— Алессандро скакал очень неплохо. Можно сказать, даже с тонким расчетом. Не его вина, что Холст не пришел первым. На прошлой неделе на Алессандро смотреть было противно, а теперь совсем другой мальчик.