Книга Банкир - Дик Фрэнсис

— Поехал продавать кондиционеры эскимосам, — заявил Алек, а Почти-Равный Гордону, вполне возможно, с любезной улыбкой повторил это в компании нескольких брокеров Фондовой Биржи.

Сам Алек последнее время выглядел неспокойным, точно его больше не занимала так увлекавшая прежде работа.

— С тобой все в порядке, — сказал он однажды. — У тебя дар. У тебя чутье. А я с пяти шагов не отличу золотого прииска от помидора, и за все эти годы едва этому научился.

— Но ты же волшебник, — сказал я. — Ты быстрей любого из нас вытрясешь деньги хоть из воздуха.

— Болтать умею, только и всего. — На него нашло несвойственное ему уныние. — Мозги запудрить — дело нехитрое. — Он махнул рукой на столы двух новых старших коллег, которые ушли обедать. — Я закончу как они, буду сидеть здесь, гладко говорить, стану частью мебели и доживу до шестидесяти.

— Судя по голосу, он не верил, что до этого можно дожить. — И это жизнь?

И это все?

Я сказал, что этого может хватить.

— Да, когда тебя это возбуждает! — буркнул он. — Я имею в виду, что ты это дело любишь. У тебя глаза горят. Ты здесь просто кайф ловишь. Но я-то никогда не выйду в директора, взглянем правде в лицо; и у меня такое дерьмовое чувство, будто время летит мимо, и скоро будет слишком поздно начинать заново.

— Что начинать?

— Ну, стать актером. Или врачом. Или акробатом.

— Это было поздно уже тогда, когда тебе исполнилось шесть.

— Ну да, — сказал он. — Это-то и паршиво.

Через десять минут он с головой ушел в охоту за сотней тысяч, чтоб ссудить их какому-то дельцу на несколько лет под выгодный процент, и весь остаток дня усердно и успешно увязывал и улаживал сделки.

Я надеялся, что он не уйдет. В нашем офисе он был изюминкой, закваской, пузырьком в тесте. Что до меня, я основательно привык сидеть в правлении и обнаружил, хоть и не сразу, что достиг нового уровня доверия. Гордон вроде бы ничего от меня не скрывал, как от равного, хотя прошло немало времени, пока я это осознал.

В волосах Гордона, до сей поры безупречно черных, появились две-три белые прожилки. Правая рука снова тряслась, и почерк стал мельче из-за того, что он силился контролировать пальцы. Я видел, как героически он сражается с недугом, и уважал его тайну, не позволяя себе даже лишнего взгляда: я приучил себя глядеть куда угодно, но только не прямо на его руки. По части ума он был все так же энергичен, но физически медленно сдавал.

С Джудит после Рождества я виделся только однажды, в офисе, на приеме по случаю ухода на пенсию главы Общих Финансов, куда собрались обменяться положенными рукопожатиями все большие шишки и куда были приглашены все жены управляющих.

— Как вы? — спросила она посреди толчеи, держа бокал вина и неопознанный бутерброд-канапе и благоухая фиалками.

— Прекрасно. А вы?

— Прекрасно.

На ней было голубое платье, в ушах бриллианты. Я взглянул на нее с безграничной и безнадежной любовью и увидел, как застыло ее лицо.

— Простите, — сказал я.

Она покачала головой и вздохнула.

— Я думала... этого не будет... здесь, в банке.

— Нет.

Она опустила взгляд на канапе, который держала в руке. Что-то желтое и мягкое.

— Если я не съем эту дрянь, я скоро уроню ее на платье.

Я взял эту штуку из ее пальцев и разместил в пепельнице.

— Их надо вкладывать в фунтик из салями. Они здесь каменные.

— Куда Тим советует вкладывать? — Это Генри Шиптон обратил к нам свое сияющее лицо.

— В салями.

— На него похоже. На прошлой неделе он ссудил деньги в переработку морских водорослей. Джудит, дорогая, позвольте мне освежить ваш бокал.

Он понес бокал к бутылкам и оставил нас наедине в окружении сотни глаз.

— Я тут подумал, — сказал я. — Когда потеплеет, могу я свозить вас с Гордоном и Пен, если ей будет угодно, куда-нибудь на воскресенье? Куда-нибудь в необычное место. На весь день.

Она не отвечала дольше, чем требует обычная вежливость, и я понимал все, чего она не говорила, но тут показался Генри с бокалом, и она наконец отцветила:

— Да. Нам всем будет угодно. Мне... будет угодно. Очень.

— Вот и вы, — сказал Генри. — Тим, пойдите сами наполните свой бокал и оставьте меня поболтать с этой шикарной девушкой. — Он обнял Джудит за плечи и увлек в сторону, и хотя я весь вечер живо ощущал ее присутствие, мы больше ни минуты не оставались наедине.

В те дни, когда ее не было рядом, я не страдал в точном смысле слова: ее отсутствие скорее ослабляло подспудную ноющую боль. Каждый день я видел в офисе Гордона, но не чувствовал ни постоянной зависти, ни ненависти, ни даже особенно не задумываются о том, где он спит. Он был добрым и умным человеком, он мне нравился, и наши служебные взаимоотношения протекали без треволнений и сбоев. Но любить Джудит было наслаждением и несчастьем, наградой и наказанием, неутолимым томлением, невоплотимой мечтой. Пожалуй, легче и разумнее было бы до смерти влюбиться в юную, прекрасную и незамужнюю незнакомку; но менее всего свойственна любви именно логика.

— Пасха на носу, — как-то сказал я Гордону в офисе. — Вы с Джудит куда-нибудь собираетесь?

— У нас были планы, но расстроились.

— Джудит упоминала, что я хотел бы куда-нибудь пригласить вас вместе с Пен Уорнер — в благодарность за Рождество?

— Да, по-моему, упоминала.

— Тогда в понедельник после Пасхи?

Ему, похоже, понравилась идея, и на следующий день он доложил, что Джудит передала приглашение Пен и все уладилось.

— Пен захватит своего змея, — сказал Гордон. — Если только не поедем на весь день в Манчестер.

— Что-то подобное я предчувствовал, — рассмеялся я. — Скажите ей, что дождя не будет.

Я долго размышлял над тем, как доставить компании наибольшее удовольствие, не напрягая излишне тех, кого мы собирались навестить, и в итоге в восемь тридцать утра забрал из Клэфема Гордона, Джудит и Пен (без змея). В банке по случаю Пасхи был выходной. Джудит и Пен искрились, как шампанское, а Гордон выглядел уже уставшим. Я предложил было отменить поездку, ведь ему предстоял довольно утомительный день, но он и слышать об этом не хотел.

— Я хочу поехать, — заявил он. — Предвкушал всю неделю. Просто я сяду на заднее сиденье и в дороге посплю.

И потому, когда я вел машину, со мной рядом сидела Джудит и время от времени касалась моей руки; мы мало говорили, но я был полон до краев одним ее присутствием. Дорога до Ньюмаркета заняла два с половиной часа, а я бы предпочел, чтобы она никогда не кончалась.

Я вез их в поместье Кальдера, к полному восторгу Пен.