Книга Проклятье музыканта - Наталья Калинина

– Одна я живу! – сказала Мария, и прозвучали ее слова как приглашение. Но, видимо, она была не из тех, кто изъясняется лишь намеками, потому что следом добавила: – Ты приходи когда хочешь.

Молодая вдова отнюдь не была красивой: кожу ее грубого, с резкими чертами лица усыпали оспины, натруженные руки со вздувшимися волдырями на ладонях казались мужскими, фигура рано оплыла свечой, потеряв форму, ступала Мария тяжело и косолапо, словно медведь. Неповоротливая, лишенная изящества, слишком простая для того, чтобы писать с нее, будто картину, музыку. Куда ей до юной красавицы Долорес! И все же она была невероятно красивой – когда во время пения ее лицо преображали эмоции, когда ее ангельский голос хрусталем разливался в воздухе.

Он остался у Марии в тот же вечер и пришел на следующий день. Может, и мелькнула у него мысль, что, приходя к другой женщине, он тем самым предает Долорес, но она растворилась в волне счастья, которая затопила его душу от осознания, что ласки и голос молодой вдовы вновь наполняют пересохший ручей вдохновения живой водой.

Это была уже третья ночь, которую Сальвадор проводил у Марии, пользуясь тем, что измученная дневными приступами дурноты Долорес потом спала очень крепко. Может быть, старая Лусия и заподозрила неладное, но молчала. А он терял голову в жадных объятиях, забывал все на свете от звучания голоса его новой Музы. Вдохновение переполняло его, как вышедшая из берегов во время половодья река. Счастье, это – счастье…

– Оставайся со мной!

Остаться… Может, он и останется. Только бы это вновь найденное ощущение не покидало его. Только бы…

– Сальвадор!

Отчаянный крик резанул по сердцу ножом, вернув из полета в одно мгновение, разбив о землю. Он резко оглянулся и увидел стощую на пороге бледную, измученную Долорес. Прижимая к груди руки, она глядела на него взглядом смертельно раненной лани. Но уже мгновение спустя в ее глазах обида сменилась яростью, гнев исказил ее лицо.

– Ты! Ты… – выбросила она вперед руку с указующим на него пальцем.

– Долорес?.. – опомнился он, рывком садясь. Мария поднялась медленно, так, словно ничего не происходило. Потянулась всем телом – со вкусом, словно отдохнувшая кошка, и улыбнулась исходившей яростью и обидой Долорес так ласково и одновременно снисходительно, будто чувствовала за собой победу.

– Что ты тут делаешь? – нелепо спросил он и поискал взглядом свою одежду. Нагота делала его совершенно безоружным.

– Что тут делаешь ты?! – закричала она, акцентируя последнее слово. – С этой…

Презрительный взгляд, брошенный в сторону даже не пытавшейся прикрыться Марии. Сколько огня, сколько темперамента было в том взгляде! Не меньше, чем раньше в ее танце. Сальвадор замешкался, очарованный и восхищенный этим ее взглядом, а Долорес уже схватила его прислоненную к стене гитару и, не успел он и глазом моргнуть, с силой ударила ею о стену. Инструмент, издав прощальный звон, раскололся, а Сальвадор издал рык раненого зверя.

– Не подходи ко мне! – закричала Долорес, выставив как оружие обломок гитары, едва заметила, что Сальвадор вскочил на ноги. – Не подходи!

– Долорес… – простонал он, вытянув вперед руки, то ли отгораживаясь от разъяренной девушки, то ли, наоборот, желая заключить ее в объятия, чтобы успокоить.

– Предатель! – выплюнула она. – Поганый шакал!

– Темпераментная у тебя девочка, – сказала, медово улыбаясь, Мария, в то время как Сальвадор торопливо завязывал брюки. – Но я не менее…

Договорить она не успела, потому что за дверью раздались голоса, топот, и мгновение спустя в дом ворвался мужчина – тот самый, который когда-то так напугал Долорес на рынке.

– Она здесь! – крикнул он, и следом за ним вошли еще трое. Один из непрошеных гостей, низкий и толстый, будто бочонок, схватил Долорес за одну руку, второй – высоченный детина – вцепился девушке в другую.

– Пустите! – завизжала Долорес и задергалась в попытке высвободиться.

– Пустите ее! Кто вы?! – выкрикнул Сальвадор.

– Я? – неприятно усмехнулся, показав желтые зубы, третий – высокий мужчина в шляпе с широкими полями и с повязанным на шее платком. – Я хозяин этой беглой шлюхи! – резко ответил он, кивнув на извивающуюся Долорес.

Девушка изловчилась и пнула его в колено. Мужчина охнул и уже мгновение спустя с силой ударил девушку по лицу. Голова Долорес дернулась в сторону, будто у тряпичной куклы, на бледной щеке заалел след от пощечины. Сальвадор кинулся на помощь, но был отброшен сильным ударом в лицо.

Когда он пришел в себя, в доме уже никого не было, кроме причитающей хозяйки. Оттолкнув ее руку со смоченной в холодной воде тряпкой, которую она прикладывала к его лицу, он выбежал во двор.

– Долорес!

Но ночь ответила такой умиротворенной тишиной, что он был бы готов поверить, что этот кошмар ему приснился – если бы не ноющая от удара скула.

* * *

Три дня, три тяжелых дня, когда видишь осунувшееся лицо близкого человека, потухший взгляд глаз, которые хоть и смотрят на тебя, но так отрешенно, словно не видят. И молчание, такое крепкое, как гранитная стена, в ответ на любые слова. Гранитная стена между нами и Лаурой, ушедшей в себя, погрузившейся в свое несчастье так глубоко, словно в омут.

– Не знаю даже, что и делать. Впервые чувствую себя таким бесполезным и беспомощным, – признался Рауль во время ужина дома. – Боюсь, как бы она совсем не замкнулась, – махнул он рукой в отчаянии, так, что едва не скинул на пол бокал с водой. – Полное бессилие. Только сейчас начинаю понимать, как ей непросто приходилось в стараниях отвлечь меня от унылых мыслей, не дать замкнуться в себе, поднимать мне настроение, когда я лежал в больнице после аварии и думал, что потерял тебя. Оказывается, вытащить из депрессивного состояния другого человека куда сложнее, чем выйти из него самому. Лаура для меня многое сделала, а я сейчас для нее – ничего.

– Как это не делаешь? Еще как!

– Куда там… Бросаю и уезжаю на гастроли, – горько усмехнулся Рауль и с неприязнью покосился на стоящий в углу собранный чемодан. – Песенки петь, публику развлекать…

– Перестань! Лауре бы твое настроение не понравилось. И не вздумай звонить менеджеру с просьбой отменить концерты! Поедешь как миленький. У нас, в конце концов, не траур.

– Но Лаура…

– Лаура справится. Она живая, полная сил и энергии девушка.

– Я не думал, что она так замкнется, она же всегда была, как ты говоришь, сильной и живой!

– Рауль, повторяю: она справится. Вы слишком многого от нее хотите – ты и Давид! А также родители. Чтобы она уже и пела, и плясала, не переживала и радовалась жизни! Через три дня после случившегося. Дайте ей немного времени! И не надо ей сейчас говорить, что ее потеря – нормальное явление, что у стольких женщин во всем мире первая беременность заканчивается неудачно. Не те слова, не те! Для нее сейчас не существует статистики, подобное утешение звучит как знак того, что ее несчастье не принимают всерьез, что ее переживания всем кажутся надуманными. И от этого она еще больше замыкается. Ей не важно сейчас, что происходит с другими женщинами, она не в состоянии думать о том, что еще забеременеет и родит, может, не одного ребенка. Она переживает эту потерю, и дайте ей ее оплакать! А все эти доводы, медицинские сводки и прочее оставьте на потом.