Книга Куда улетают ангелы - Наталия Терентьева

— Нет, — ответила мне Ольга. — Но я просто очень не люблю мужчин. Всех в общем и своих бывших мужей в частности. Но это ровным счетом ничего не значит. И тебе ничем не грозит, — она слегка щелкнула меня по носу. — Выше нос, подружка.

Я не стала уточнять, когда мы успели резко стать подружками. Наверно, так бывает. Я имею свойство притягивать к себе подруг, склонных отдавать все без остатка и не просить ничего взамен.

Ольга высадила меня на углу Тверского бульвара и улицы Герцена — я, как и многие москвичи, росшие при тех, «советских» названиях, машинально называю многие улицы и станции метро по-советски. Бабушка, которая много времени провела со мной в детстве, часто называла московские улицы и площади именно так, как они переименованы теперь, но мне казалось это чем-то вроде ее вытертых горжеток с холодноватым запахом нафталина или книг, которые бабуля изучала с химическим карандашом в руках, споря с автором на полях о том, кто в августе семнадцатого года кому что сказал и кто кого за это в тридцать седьмом посадил.

Я все-таки набрала прямой телефон Харитоныча, но он почему-то не отвечал. Наверно, вышел на минутку. Стоит ли звонить его персональной секретарше Вере Петровне? Она сразу же невзначай скажет громогласной Людке, а той достаточно один раз гаркнуть на весь коридор: «Воскобойникова идет!» — и меня будут встречать все коллеги. А вдруг он и вовсе заболел и еще будет глупее — прийти, походить по коридорам и уйти ни с чем… Да и пропуск, кстати, у меня просроченный. Я перезвонила еще раз.

— Ало, — ответил мужской голос.

Какой? Никакой. Не усталый. Не бодрый. Просто никакой. И это был голос не Харитоныча. Надо заметить, что мобильного у Харитоныча нет. Принципиально. Он считает, что мобильный телефон — это ограничение свободы личности. Я же думаю, что это приблизительно то же самое, как я называю Большую Никитскую улицей Герцена, а станцию Китай-город — площадью Ногина. Просто «на Герцена» я пять лет училась на журфаке, а «на Ногина» — Виноградов обычно высаживал меня из машины в первые годы наших отношений. И ехал к маме, на Полянку. А Харитоныч привык каждое утро аккуратно сдвигать на своем столе, протертые уборщицей четыре дисковых аппарата — черный, зеленый и два бежевых. И несмотря на наличие новой телефонной базы, как положено, с кнопками, радиотрубкой и дополнительными функциями, телефоны свои любимые он со стола не убирает. Придет на работу, аккуратно сдвинет телефоны в ровный цветной квадрат, пройдется по кабинету бодрым шагом, проведет рукой по тяжелой коричневой портьере на окне, вот, вроде и день начался как надо, как положено, как было и есть вот уже тридцать с лишним лет.

— Простите, мне нужен Николай Харитонович. У него поменялся телефон?

— Нет, — довольно весело ответил мне мужчина. — Поменялся человек, номер остался. Я не подойду?

Вот это неожиданность. Я растерялась. А он спросил:

— Простите, а вы, собственно, кто?

— Я? Я — журналистка…

— Ага. У вас — материал?

— Нет, ну то есть, у меня много материалов. Но просто я работала в этом отделе, в… вашем отделе. И я… гм… теперь хотела бы снова…

— А, ясно. Да, не очень удачный для вас день, милая дама. Боюсь, сейчас точно не смогу вам помочь.

— Понятно, извините.

— А, как ваша фамилия, кстати?

— Воскобойникова…

— А… Да, помню. Ваши статьи помню. Хорошо, вы зайдите. Как вас зовут? Елизавета, кажется?

— Нет, Елена.

— А, да, да. Елена Воскобойникова. Хорошо, подходите, допустим, через пару дней… или… кстати, можно сегодня.

— Хорошо.

— Давайте через часок или даже раньше, успеете?

— Да, спасибо.

Поскольку я могла быть у него минуты через четыре, то решила выпить пока кофе или сока, потому что утром моя новая подруга Ольга несколько помешала моему и без того неважному аппетиту. Проще говоря, я вообще ничего не ела и не пила, то ли зачарованная, то ли напуганная ее сильным интересом ко мне и к моей жизни. А может, я все преувеличиваю и усложняю? Симпатичная женщина, помогла мне, детей нет, мужья разочаровали, больше замуж не хочется, живет интересами подруг… Ездит на новом «БМВ», владеет сетью дорогих косметических салонов — имеет возможность быть свободной и помогать другим… Да, все равно не понимаю. Слова сходятся, а ощущения — нет. Я — точно плохой психолог, в отличие от нее.

Охранник на входе кивнул мне, он хорошо меня помнил, но я на всякий случай помахала удостоверением, который надо было сдать в обмен на трудовую книжку. Ее-то как раз я и не успела еще забрать.

Ассортимент буфета был обычный. Хочешь напиться в двенадцать часов дня — ради бога. Я не знала, чего хочу, но точно не напиться… И взяла, в конце концов, пирожное с белковым кремом — хоть какая-то польза от него, а также апельсиновый сок, и рискнула взять кофе «эспрессо», хотя последние дни у меня колотилось сердце даже от крепкого чая. Ну — заколотится, пить не буду, просто понюхаю. Сейчас начнется…

Я помню, когда я ждала Варю, мне иногда хотелось понюхать какой-то продукт, не съесть, а именно понюхать. Например, мед с прополисом, который я ненавижу, и который пахнет то ли пряной туалетной водой, то ли гвоздичной эссенцией от комаров… Но однажды я так захотела его понюхать, что в выходной день поехала для этого на ВДНХ, в медовый павильон, не найдя такой банки в магазине. Понюхала и успокоилась. Или меня несколько дней преследовал запах овчины. Куда ни приду — ощущение, что везде только что сушились мокрые, вонючие овчинные шкуры. Если честно, я никогда не видела, как они сушатся, но почему-то их запах представляла себе именно таким.

Я села за столик у стены, поздоровавшись по дороге с двумя-тремя знакомыми сотрудниками. Откусив пирожное, я тут же его выплюнула. Вата, смоченная сахарным сиропом, наполовину с уксусом. Ладно, попробуем сок. Сок оказался нормальным. Пахнул апельсином и на вкус вполне соответствовал определению. На всякий случай я пила небольшими глотками, как обычно стараюсь напоить болеющую Варьку. Глоточек — минутки три подождать, чтоб обратно не пошло, еще полглоточка…

Спиной ко мне у барной стойки чей-то охранник брал себе кофе.

Я подумала, что наш дорожающий каждый месяц буфет посещают в основном гости, а также расплодившиеся охранники. Зачем, к примеру, начальнику отдела, пусть даже большого и важного, в агентстве новостей личный охранник, он же «бодигард» — «смотрящий за телом»? Что такого особого знали тело и голова нашего бывшего начальника, скромняги, и, по циничным меркам сегодняшнего дня, просто устаревшего дуралея, чтобы приставлять к нему вооруженную охрану? Крупный парень с накачанной шеей, стоящий у бара, повернулся, как будто почувствовав мой взгляд, подмигнул мне и сел за мой столик.

— Чтоб далеко не ходить. Не возражаете? К вам…

Я возражала. Тем более что ему пришлось пройти мимо трех свободных столиков, чтобы сесть ко мне.

И вообще — я сейчас возражала против всего. Ступор, в который я вошла во время разговора с Ольгой, наполненного тройными смыслами, постепенно сменялся резким протестом. Особенно против мальчишек-недоумков, охраняющих тела своих не представляющих никакой важности для государства «шефов». К одному из таких начальников мне сейчас и предстоит идти и рассказывать, почему я отказалась от работы, так внезапно и немотивированно. И почему я теперь прошу… О, господи, я еще должна чего-то здесь просить… Кто теперь вместо нашего Николая Харитоныча свою дармовую копеечку получает?