Книга Новейшая оптография и призрак Ухокусай - Игорь Мерцалов

Вереда быстро совладала с собой. Переплет подергал Сударого за штанину, тот опустил глаза и увидел, что домовой протягивает ему чистый платок. Все еще не восстановивший равновесие после оказавшейся неожиданно волнующей сцены, Непеняй Зазеркальевич, не в упрек ему будет сказано, чуть было не принялся промокать сорочку, но под выразительным взглядом Переплета сообразил предложить платок девушке.

— Простите меня, пожалуйста, на самом деле я совсем не такая… — поспешила заверить Вереда. — Я не плакса! Я вообще никогда не плачу. Просто… Мне за Нышка обидно. И…

— Страшновато, — подсказал Переплет. — Жутковатый тип этот Ухокусай, Непеняй Зазеркальевич.

— Вы его видели? — поразился оптограф.

— Да хоть бы! — крякнул домовой. — Поди его угляди. То-то и страшно: может, он прямо сейчас тут где-нибудь притаился…

— Вот этого я как раз не боюсь! — звенящим от напряжения голосом заявила Вереда и добавила, обращаясь в пространство: — Прячется — пускай, коли ему совесть позволяет! Из-за другого горько. Это ведь была моя идея — Нышка по следу пустить.

— Он не сильно пострадал? — осторожно спросил Сударый.

Вереда мотнула головой:

— Не больше, чем все. Только он ведь маленький… Вот как ему не стыдно маленьких кусать, этому призраку?

Если призрак и находился где-то рядом, воззвания к его совести пропали втуне: он ничем не выдал своего присутствия.

— Еще раз простите мне, Непеняй Зазеркальевич, эту глупую истерику. Обещаю, такого никогда больше не повторится.

Сударый, который все еще чувствовал ее гибкую фигуру в кольце своих рук, чуть было не сказал: «Да сколько угодно» или что-нибудь в этом роде, но, по счастью, спохватился вовремя и промолвил самым официальным тоном:

— Вереда, я прекрасно знаю твой уравновешенный характер и очень его ценю. А от случайностей никто не застрахован, так что не переживай и лучше расскажи мне, как все случилось.

Девушка кивнула и, взяв себя в руки, начала.

Оказывается, в последние дни Нышк вел себя беспокойно, и Вереде пришло на ум, что он чувствует присутствие Ухокусая, а значит, способен его выследить. Нынче утром маленький зверек даже стал проявлять некоторую агрессивность, по словам Вереды, вообще-то мало ему свойственную. Он кружил по приемной, отказывался возвращаться в коробку, прислушивался к чему-то в глубине дома, скалился и даже выпускал коготки. Спрятаться согласился, только когда Сударый с Персефонием спускались вниз после утренней разминки.

Именно об этом Вереда хотела поговорить с Непеняем Зазеркальевичем, но, прочитав предупреждение в блокноте, поняла, что лучше промолчать и, записав свои мысли, показать потом оптографу.

Однако заглянувший вскоре в приемную Переплет прочитал Вередины записи и, пренебрегая конспирацией, вслух раскритиковал затею.

— Неладное, говорю, чуять и я могу, зачуялся уже, — пояснил домовой, дополняя рассказ. — Но выследить… Он же, Ухокусай этот, совсем невидимый. Даже для меня.

Возбужденно скакавший по столу Нышк на возражения домового отреагировал пренебрежительным фырканьем, однако Вереда уже заразилась сомнениями.

— И мы, прежде чем вам что-то говорить, решили проверить чутье Нышка на деле, — продолжила Вереда.

Проверка дала неоднозначный результат. Назвать ее провальной было никак нельзя, но и особенно успешной тоже. Выяснилось, что найти Ухокусая для Нышка совсем не проблема. Проблема заключалась в том, что делать дальше.

Особенно неприятным сюрпризом стал этот вопрос для самого зверька. Тягаться силами с коварным призраком он не мог, но узнал об этом слишком поздно.

Девушка и домовой не успели ему помочь. Они даже ничего толком не увидели — лишь то, как Нышк серой молнией влетел в лабораторию, почти тут же вылетел кубарем, пища и прижимая уши к голове, и помчался в приемную, к родной коробке. Собственно, даже будь они расторопнее, все равно не смогли бы ничего предпринять, ведь к самой ловле призрака не приготовились и не припасли даже обычно используемых для этого чар. Хотя обычные чары в данном случае скорее всего и не помогли бы.

— Это я во всем виноват, — сокрушенно покачал головой Переплет. — Завидно стало, как это я, потомственный домовик, в собственном доме увидеть призрака не могу, а зверушка, волшебством созданная, может? Вот и заспорил, а там, в пылу, думать-то некогда было.

— Не кори себя, — возразила Вереда. — Я должна была подумать об этом с самого начала. Виновата я…

— Будет вам, будет, — успокоил Сударый подавленных товарищей. — Все кончилось не так уж плохо. И потом, если разобраться, так и моя вина есть: надо было выслушать тебя, Вереда, никуда бы я не опоздал. И хватит об этом, а то Персефонию будет неловко, если он узнает, что единственный ничем не провинился перед Нышком. Кстати, откуда такое необычное имя?

Вереда пожала плечами:

— Само придумалось, как только я его создала. Он весь такой…

Она попыталась жестом представить обличье своего любимца, его, если угодно, нышкообразность, но успеха не добилась. Единственное — у Сударого возникло впечатление, что Нышк весьма упитан, а может, у него просто круглые уши. Переплет мудро заметил:

— Не пора ли их друг другу представить?

— В самом деле, что же я, — всплеснула руками Вереда и вынула из стола коробочку. Приоткрыла, улыбнулась, заглядывая внутрь, и позвала: — Выходи. Познакомься с Непеняем Зазеркальевичем.

Сударый на миг забыл о «призрачной угрозе». Обитатель коробочки давно уже стал своего рода традицией ателье, его тайна была неотъемлемой частью жизни, и расставаться с ней было даже немного жаль…

Впрочем, жалеть пришлось недолго.

— Ну что такое? — спросила Вереда, обращаясь в глубь коробочки, и покачала головой: — Извините, Непеняй Зазеркальевич. Нышк очень стеснительный, к тому же так переживает свою неудачу…

— Познакомимся, когда наш герой будет готов, — сказал Сударый.

Как бур геолога вонзается в грунт, извлекая фрагменты породы, так голос Переплета ввинчивался в сон и вытягивал фрагменты мыслей:

— Вставать пора, Непеняй Зазеркальевич… Непеняй Зазеркальевич, вы пораньше встать хотели… Непеняй Зазеркальевич, уже шестой час…

— Ага. Угу, — бормотал Сударый, искренне силясь подняться, но получалось у него только натянуть одеяло на голову.

Внезапно правая рука его оказалась вывернута, так что Сударому пришлось сесть на постели. Глаза еще толком не раскрылись, а левая уже метнулась, заставляя соперника снять захват. Непроизвольно всхрапнув напоследок, оптограф тут же перешел в наступление — правда, ничьей шеи там, куда потянулась рука, не оказалось. Приподняв правое веко, Сударый понял, что перед ним не Персефоний, а Переплет, выдвинул ногу из-под одеяла, сделал подсечку и встал.

Только тут он более-менее проснулся и сообразил, что происходит.